Дом хрустальный на горе…
Шрифт:
С малых лет он хорошо знал, для чего человеку нужен плуг, как запрягать лошадь, как заправлять трактор, откуда берётся молоко, как цветут сливы, как ухаживать за знаменитым адыгейским тхачетом, что переводится на русский как «волшебная птица», а проще говоря – индюк, к Новому году вырастающим до угрожающих размеров.
Но самым главным «окном» в большой мир, безусловно, была школа, один из тех серебряных родников, из которых он испил лучшее, о чём помнил всю свою жизнь…
Центр сельского мироздания
Мурату несказанно повезло – он родился в семье сельских учителей, в которой сочетание знаний и применение их на практике были всегда максимально сближены. Когда-то
Но в своём рассказе для удобства повествования я всё-таки хочу поменять их местами, хотя отлично понимаю, что особенно в сельской местности школа является прямым продолжением семьи. Они всегда тесно связаны друг с другом, просто в силу особенностей деревенской жизни. Боже упаси, нисколько не хочу умалять городскую, а уж тем более – столичную, но неизбывная российская сельская школа сыграла в судьбе нашей страны, безусловно, очень важную роль, особенно в воспитании поколений, при взрослении входивших в большую жизнь почти без адаптации к серьёзности её реалий.
Сельская школа давала многое из того, что в городе, в силу разных причин, было труднее, а иногда просто невозможно приобрести, а главное, то, что приобреталось, нередко становилось стержневым качеством характеров и судеб. Достаточно назвать одного человека – Василия Макаровича Шукшина, который, приехав в Москву из глухой алтайской деревни, где заведовал начальной школой (приехал, чтобы поступить в сверхэлитарный ВГИК), поразил на экзаменах всех не столько смазными кирзовыми сапогами, сколько полным незнанием элементарных вещей. Ассистент Михаила Ильича Ромма, который вёл экзамен, даже укорил его:
– Как же вы в школе-то работаете? – молодой столичный преподаватель, обутый в модные итальянские туфли, заглянул в личное дело непривычно взрослого для ВГИКа абитуриента, к тому же в потёртой гимнастёрке, добавил: – Тем более директором…
Мурат (четвёртый слева во втором ряду) с одноклассниками. В центре – учителя Ч. Кобле и К. Ахеджак. 1977 г.
Мурат с одноклассниками. 1985 г.
И тут Шукшин, что называется, взорвался:
– А что ты знаешь о сельской школе?!
Потом эти шукшинские эмоциональные «взрывы» познает вся страна из его книг и фильмов. Тогда же это было столь непривычно, тем более для элитарных стен, что даже уставший от абитуриентского потока и не очень здоровый в тот день Михаил Ромм, молчавший доселе, вдруг напрягся, почуяв что-то совсем иное, чрезвычайно искреннее для вгиковской экзаменационной атмосферы, где хорошо одетые и модно причёсанные молодые люди поставленными голосами старались поразить приёмную комиссию эрудицией.
Шукшин, понимая, что терять ему нечего, и перейдя на привычное «ты», решил высказаться до конца, прежде всего, чтобы этот столичный «хлыщ» понял, что есть какая-то другая жизнь – без хрустящих пончиков и марокканских апельсинов в нижнем буфете, растворимого кофе в фарфоровых чашечках под болгарские сигареты, с неподъёмными вялеными пимами на ногах, без сверкающего фаянса туалетных комнат. Жизнь под волчий вой в нескончаемых таёжных снегах…
– И что ты знаешь о том, кто таков директор школы в деревне Сростки? – яростно гремел совсем уж необычный абитуриент. – Нет, ты помолчи, ты послушай хоть однажды, как выглядит подлинная, а не ваша киношная сельская школа… Это когда надо
Мурат с одноклассником Анзауром Хизетлъ. 10 класс. 1978 г.
Шукшин говорил всё это с такой выразительностью, что на следующий день Ромм написал ходатайство на имя ректора, в котором сообщал, что несмотря на неудовлетворительные итоги формальных экзаменов, он берёт этого абитуриента к себе на курс под личную ответственность. Ректор почти не сопротивлялся, поскольку великие мастера тогдашнего ВГИКа (а Ромм был куда уж более велик – пять Сталинских премий, из них четыре первой степени) имели право брать кого пожелают. Таков был незыблемый авторитет! Заметьте: не блат, распространённый во все времена, а авторитет!
Я упомянул Шукшина совсем не случайно, поскольку в учительской семье Ахеджаков он всегда присутствовал на библиотечной полке, почитался и как кинодеятель, но особенно – как писатель, очень точно отразивший причинность одарённости и широты души деревенского жителя.
Мурат с Володей Караевым. 1988 г.
Заметьте: где Сибирь, а где Кубань, а как много общего! Чем тогда объяснить, что все руководители края последних тридцати лет – это исключительно выпускники сельских школ? Я перечислю: Василий Николаевич Дьяконов – станица Платнировская Кореновского района, Николай Дмитриевич Егоров – станица Зассовская Лабинского района, Евгений Михайлович Харитонов – станица Михайловская Курганинского района, Николай Игнатович Кондратенко – станица Пластуновская Динского района, Александр Николаевич Ткачёв – станица Выселки.
Разные по характеру, возрасту, политической ориентации, деловой энергии, они, тем не менее, про школу свою родную всегда говорили и говорят с удивительной теплотой и искренностью. Более того, в их ближайшем окружении немало людей, прошедших через сельскую школу и тоже крепко стоящих на земле. Они хорошо знают, где находятся и чего стоят животворящие источники, прежде всего – крестьянский труд, и какова цена основы основ любой жизни – хлеба насущного, да не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Достаточно назвать широко известных в крае Джамбулата Хатуова, Галину Золину, Николая Долуду и, конечно же, Мурата Ахеджака, который одним из первых вошёл в команду губернатора Александра Николаевича Ткачёва.
Я позволил себе это отступление от основной сюжетной линии, чтобы ещё раз подчеркнуть очевидные кадровые закономерности, которые, конечно, формируются, прежде всего, по деловым признакам, но так уж получается, что точность попадания в таком тонком деле чаще всего выпадает на людей, которые с малых лет были рядом с ней, землёй нашей, заботницей.
Мурат теплел и душой, и лицом, когда вспоминал о своей аульской школе, причём всегда с такой улыбкой, что лицо любого собеседника начинало светлеть и от собственных воспоминаний.