Дом и два жениха в придачу
Шрифт:
Обязательства меня не пугали, все равно не собиралась менять место жительства или полностью уходить в частную практику, а родители считали, что помаюсь дурью до замужества, а дальше буду рожать детей до конца обязательного срока. За каждого младенца давали два года в счет отработки, так многие девушки и оседали дома. Но я о таком и думать не хотела. Мне нравился старорудский и прочие языки, нравилось корпеть над переводами и словарями или же составлять заклинания. Не все будущие маги были хорошими лингвистами, поэтому специалисты моего профиля не сидели без дела.
Госпожа
Но высокая, яркая и громогласная Пелагея Игоревна могла себе это позволить: ее студенты всегда неплохо знали теорию магии. Даже я в ней разбиралась, хотя посещала занятия факультативно, в составе сборной группы для всех желающих.
И все равно, оказавшись под дверью кафедры, я замялась. Затем постучала и приоткрыла дверь.
– О, Белокосова, заходи! – тут же махнула рукой Крыжевкая. Другие преподаватели сдержанно ответили на мое приветствие и погрузились в свои дела.
Кто-то пил чай или кофе, другие болтали между собой, а остальные заполняли рабочие документы или составляли планы занятий. На меня они не обращали особого внимания. Помнили, что я числюсь старостой в своей группе, поэтому часто хожу по разным кабинетам и дергаю преподавателей.
Тилль, напротив, и здесь нашел знакомых, с которыми успел перекинуться парой слов и договориться о встрече на выходных. Подумать только, какой востребованный молодой человек! И все-то его знают, и все-то ему рады. Но задерживаться он нигде не стал, подошел вместе со мной к Крыжевской, чмокнул ее руку, затем рассыпался в комплиментах.
Ах, уважаемая Пелагея Игоревна, как вы прекрасны, сколько хорошего о вас говорят бывшие студенты, и бабушка моя отзывалась о вас очень тепло. Она тут же посочувствовала его утрате и поинтересовалась, чем может быть полезна. И, могу поспорить, щеки всегда невозмутимой Крыжевской заалели от комплиментов смазливого полуфея.
Тилль не стал лукавить и честно выложил, в чем причина нашего интереса. Только вывернул все так, будто мы здесь не ради дома, а сплотились с одной единственной целью – вернуть Пелагее Игоревне ее записную книжку.
– Но прошло почти двадцать лет! – она всплеснула руками, чуть не опрокинув пудру и тушь. – Тогда Астрид ни с того ни с сего заинтересовалась базисами построения заклинаний, искала информацию, а я дала ей свою книжку, которую заполняла еще студенткой. Я-то давно все наизусть знаю, но и выбросить ее рука не поднималась. Там же все систематизировано и понятно, отличное бы вышло пособие, жаль, так и не решилась его издать. Мы очень дружили с Астрид, поэтому и поделилась с ней наработками. В те времена, могу сказать, я брала не меньше двух серебряных за право заглянуть в мои записи и что-то переписать. Уже после пошли учебники от Нагорского и Белля, затем Красниковой. Но я уверена, что и они многое взяли у меня. В ту пору никто не разбирался в теме лучше.
Я слушала
– А как выглядела эта книжка, не припомните? – осторожно спросил Тилль, прерывая поток воспоминаний Крыжевской.
– Конечно же припомню! Я не привыкла разбрасываться своими вещами! Размером как половина тетради. Темно-зеленая обложка с выдавленными вензелями, на внутренней стороне мое имя. Если найдете, то не перепутаете. Приятно, что Астрид не забыла о ней и решила вернуть мои записи, вдруг все же соберусь их издать.
Мы слаженно поблагодарили ее и быстро скрылись с кафедры, пока Пелагея Игоревна снова не нырнула в омут самолюбования.
В коридоре Тилль шумно выдохнул и запустил пальцы в волосы, разом став похожим на студента, а не серьезного преподавателя. На нас сразу же вытаращились. Стайка студенток без всякого стеснения застыла неподалеку и теперь бросала в Лайтнера кокетливые взгляды.
– С этой книжкой дело нечисто, – заметил он. – Астрид была умной женщиной, она понимала, что Крыжевской не издать свои записи двадцатилетней давности.
– Скорее – сорока, – поправила я. – При всем моем уважении Пелагея Игоревна далеко не вчера была студенткой, с тех пор много воды утекло.
– Тем более. И сам срок: двадцать лет не отдавала, но после смерти решила вернуть? Еще и через нас.
– Астрид любила загадки. Вдруг эта записная книжка – ключ к чему-то большему?
– Или она решила нас разыграть. Составила такое условие, а саму книжку потеряла примерно на следующий день после того, как одолжила. И быть нам соседями вечно.
– Не говорите мне такие страшные вещи перед учебой!
– У меня и самого так в горле пересохло, что аж ладони вспотели, – в тон мне ответил Тилль. – Надеюсь, мы сможем избежать страшного совместного будущего, даже готов потрудиться ради этого. Вы-то все равно на парах часов до трех.
– До половины пятого, – уточнила я.
Тилль покачала головой, пробормотал «какая жалость», но на деле не подумал уходить.
– Возможно, Астрид что-то такое упоминала перед смертью? – он поглядел мне в глаза с непонятным выражением.
– Записки Крыжевской точно нет, – отмахнулась я. – Мы говорили в основном о переводах, криптографии, университете. Госпожа Вильхоф почти никуда не выезжала и принимала немного гостей, поэтому всегда интересовалась новостями.
– А кто возил ей продукты? Нет, я верю в вашу доблесть, но если в обеих руках тащить корзины с запасом еды на неделю, то как тогда отстреливаться от грабителей? Револьвер ведь держать нечем.
Шутки у него странные, зато темные глаза так и сверкают смешинками. Ему будто нравится меня злить и наблюдать за реакцией. А может быть ждет, когда же из меня полезет то гнилое нутро, которое и подтолкнуло выманить у беззащитной старушки половину дома.