Дом и корабль
Шрифт:
Сразу же после подъема флага на лодку густо пошел посетитель.
Первым явился Саша Веретенников. В новой шинели из тонкого драпа, в новой фуражке с нахимовским козырьком, маленький, нарядный, заряженный весельем и энергией, как лейденская банка электричеством.
— Встать смирно! — скомандовал он, столкнувшись с Митей на трапе. — Играй большой сбор!
— Не вижу повода, — буркнул Митя. Он совсем не был расположен к шуткам.
— Щенок, — сказал Сашка. — Да ты знаешь, кто перед тобой?
— Некто Веретенников. Ну,
— Не «здорово», а «здравия желам». А кто такой Веретенников — знаешь?
— Тип.
— Молчи, сгною. Не тип, а командир пэ эль эм-бис двести тринадцать старший лейтенант Веретенников А.И.
Митя почесал в затылке.
— Тогда поздравляю…
— Можете. — Веретенников нагнул к себе Митю и поцеловал, обдав запахом пудры и одеколона «Магнолия». — Слушай, старпом, нет ли у тебя чего-нибудь такого антисептического?..
— Нашел у кого спрашивать. Живешь на базе…
— И-и, голубчик! Все это плюсквамперфектум. На базе сейчас институт благородных девиц. Из крепких напитков только чай.
— Что так?
— Весна. Период строгостей и перемен. Знаешь, как у нас: один старшина напился — весь флот без чарки. Опять же идет обследование, приехало из Москвы какое-то грозное начальство, на бригаде дым коромыслом, комбриг драит комдивов, комдивы нас, все злые как собаки. Хожу, как Диоген — слыхал про такого? — и ищу человека. Митька, будь хоть ты человеком… Я ж ведь не водки прошу. — Он замахал обеими руками.
— Чего же?
— Понимания. Сашка Веретенников — командир корабля! Занятно? Мне все чудится, что вот-вот люди одумаются и скажут: «Кто — Веретенников? Тот самый? Гнать в шею…» — Сашка радостно захохотал. — Митюша, ну можешь ты по-хорошему, от всего сердца позавидовать товарищу?
— Нет.
— Врешь. Ты что — не хочешь командовать кораблем?
— Хочу, но не умею.
— Ого! Ясно и достойно, в стиле Витьки Горбунова. Да, не повезло Виктору… Переходи ко мне, старпом. Я серьезно говорю. Имеешь шанс выйти в море. А при удаче — в люди.
— Нет уж, спасибо.
— Не хочешь? Одобряю. Виктор — это, брат, явление, он еще себя покажет. Слушай, старпом, — он понизил голос, хотя поблизости никого не было, — это факт, что Виктор набил морду какому-то интенданту?
— Не слыхал. Откуда такие сведения?
— Слухом земля полнится. Ты что темнишь? — вдруг закричал Саша. — Не доверяешь?
— Спроси у него сам. Ты зачем пришел? За пониманием?
— Лишь отчасти. Пришел я, понимаешь, по деликатному делу. Хочу позаимствовать у вас пушчонку.
— Что значит «позаимствовать»?
— Нас намечают в первый эшелон. А у меня откатное устройство заедает.
— Ясно, — сказал Митя. — Так бы и говорил с самого начала — раздевать пришел. Придется тебе иметь дело с командиром.
Горбунов любил Сашку, но поздоровался холодно, вероятно, догадался о цели визита. Он выслушал его, не перебивая, и даже после того, как Саша умолк, долго сидел с
— Что же Левушка сам ко мне не пришел? Стесняется?
Услышав, что Лева Ратнер переведен на «щуку», Горбунов слегка оживился.
— Значит, я имею честь беседовать… — захрипел он, приподнимаясь.
— С командиром двести тринадцатой, — гаркнул Саша и приготовился целоваться.
Горбунов сел.
— Поздравляю. Хорошо начинаешь.
С этого момента он перестал замечать присутствие старшего лейтенанта Веретенникова.
— Скажите, пожалуйста, штурман, что у них там не ладится?
— Что-то с откатным устройством.
— Не могут отрегулировать?
— Вероятно, — сказал Митя, пряча улыбку.
— Надо сходить на двести тринадцатую и посмотреть, в чем там у них дело. В крайнем случае возьмем себе их пушку и отремонтируем.
— Товарищ командир, — уже всерьез взмолился Митя, — вы же знаете, что такое в нынешних условиях снимать и крепить орудие…
— Ну хорошо. Какой выход?
— Раз такое дело, пошлем своих ребят и сделаем не хуже, чем у нас.
— А больше им ничего не надо? — Горбунов протянул через стол руку и пощупал драп на шинели Веретенникова. Сашка сидел красный. — Ладно, вызовите мне Филаретова.
Поскольку Филаретова уже два месяца не было на лодке, Туровцев понял приказание как сигнал выйти из отсека и не показываться, пока не позовут. Так он и сделал, а вернувшись через четверть часа, застал командира в одиночестве.
— Атака отбита?
— Надеюсь. Сашка — хороший товарищ. И у него есть самолюбие, а не фанаберия только.
«Намек?» — подумал Митя.
— Вы вели себя безупречно, штурман. Mes compliments…
Вторым посетителем был Одноруков. Митя упустил момент его появления и был удивлен, застав Горбунова в обществе незнакомого человека. Посетитель был одет в новенькую морскую форму, сидевшую на нем как на портновском манекене, на старообразном личике жили, окруженные коричневыми тенями, внимательные, недобрые и как будто слегка воспаленные глаза. «У кого я видел такие глаза?» — спросил себя Митя и, поймав взгляд командира, представился гостю по всей форме — с должностью и званием.
Гость ответил не сразу. Он сначала откинулся назад, как бы для того, чтоб получше охватить взглядом такого крупного и красивого лейтенанта. Большой рот растянулся в улыбке и стал очень похож на тире, заключенное в круглые скобки. Глаза в этой улыбке не участвовали, поэтому она в равной степени могла выражать и восторг и насмешку. Помедлив, он протянул Мите руку — влажную, но неожиданно сильную — и сказал доверительным шепотом:
— Одноруков.
«Липкий какой-то», — подумал Митя. Он вспомнил, у кого он видел такие глаза. Такие глаза были у Лялькиного дядьки, родного брата Фаины Васильевны Петроченковой, про которого говорили, что он из сектантов и даже вроде ихнего попа.