Дом Крови
Шрифт:
— Мне думается, что кроме лица тебе повредили еще голову. Ты не понимаешь размеры проблем? Я нищий безродный, беглый преступник…
— Для меня это ничего не значит. — Прервала она меня.
Я повернулся и посмотрел на Лизи с плаксивой гримасой, означавшей: «И за что мне это наказание?», ища поддержки.
— Алисия. — Начала было она, но нас прервала подавальщица.
Она бесцеремонно вклинилась между нами и бухнула рядом на стол несколько кружек с элем. Которые несла в одной руке схватив их за ручки. Пена залила весь стол, заставив нас отпрянуть и извиваться, спасаясь от
— За нас.
— Потом поговорим. — Раздраженно бросил я и ушел на свое место. А Элизабет сокрушенно покачала головой. На что Алисия лишь улыбнулась и пожала плечами, приложившись к кружке пенного эля.
—…Вот ведь…сучка, а. Даже я дар речи потеряла. Как именно мы овдовеем? Ты уже придумал?
— Мы не будем ее убивать Полночь.
—…Нет?..
— Нет. Давай потом поговорим. Тут полно народу, я не могу с тобой шептаться.
Полночь пропыхтела что-то невнятное в отношении ушлых сучек и тупых идиотов, что дарят им кольца, но замолчала. Нам притащили на подносе зажаренного с медом и яблоками целого порося, а отдельно для Лизи запечённого цыпленка. И по просьбе Франко хозяйка достала несколько бутылок вина. Мне пришлось раскошелится еще на несколько золотых. Потому что народ требовал банкета. А отпраздновать, что остались живы, было не лишнее.
Глава 2
Только там, в таверне, после непонятно какой бутылки вина смешанной с элем и золотым вином до всех дошло осознание. Что все действительно прошло, и кошмар который был столь близок, миновал.
Мы пили, чтобы забыть, потому что остались живы и дышали, потому что даже в темнейшую из ночей может найтись повод для праздника. Цена была справедливой, улыбки широкими, и я чувствовал умиротворение.
Так что мы пили, радуясь тому, что выжили, и горюя о погибших.
Золотое заливало красное и пенное, и мы тонули в сладостном гомоне и радостном смехе товарищей. Сбрасывая усталость и переживания, как сбросили до этого промокшую до нитки, грязную верхнюю одежду. Загадочные ненавистники допили свои пинты и вышли, одарив нас яростными взорами, оставив нас со своими переживаниями и пьяным угаром. Мы долго сидели, отбросив все сословные предрассудки — почти друзья, объединенные страхом и надеждой.
Когда почти все было съедено и выпито мы переместились наверх, в выделенные нам четыре комнаты допивать остатки. Нас было восемнадцать человек, и в каждой получилось четыре-пять человек. Молодых и пьяных подростков, обоих полов. Которые со всем пылом молодых сердец желали сбросить напряжение. Проследив, что никого мы не забыли, я еще раз прошелся по комнатам: кое где еще кружили вихри пьяного веселья. Но это уже были самые стойкие. Но постепенно и они слегли под действием выпитого и тяжелой словно горный хребет усталостью.
Мой мозг в наступившей темноте был возбужден, словно от воздействия ударной дозы кофеина. Я лежал прислушиваясь к храпу, который то сливался в рокочущий унисон, то вновь распадался на отдельные свистящие вздохи и хрипы. И через свистящие звуки
Она прокралась по комнате на цыпочках к моей кровати, нависнув сверху, обдав ароматом вина и медового мыла. С губ слетел тихий и нежный, как шепоток, вздох:
— Дарий, ты спишь?
Я молчал, ничего не отвечая. Отвернувшись к стенке и делая вид что сплю.
— Я ведь знаю, что ты не спишь.
— Нет, я сплю.
— Если спишь, почему ты мне отвечаешь?
— Это просто кошмарный сон.
— Вот как?
— Да.
— И о чем твой кошмар?
— Ох, лучше не спрашивай. Он о назойливом голосе, прерывающем мой первый безмятежный сон за многие недели.
— Так вот какие у тебя кошмары? — усмехнулась Алисия за моей спиной.
— Сон становится все кошмарнее. Этот голос не затихает.
Тихий смех ветерком обвился вокруг меня.
— Подвинься, — прошептала она бесцеремонно пихнув меня бок кулачком.
— Послушай Алисия, я продолжаю считать, что ты не понимаешь, что делаешь, и совершаешь самую большую ошибку в своей жизни. — Проворчал я, поворачиваясь лицом к ней.
Она ничего не слушая улеглась рядом, подложив под обожжённую часть лица ладошку. Ее лицо было буквально в парей дюймов от моего, и я кожей лица чувствовал, как она дышит.
— Ты правда считаешь, что это можно будет исправить? — Тихо спросила она устроившись поудобнее.
— Уверен в этом. Но ты не переводи разговор.
— Знаешь, Дарий, — проговорила она медленно, — ты нравишься мне.
— В самом деле? — отозвался я.
— Ты знаешь, что тогда, когда ты вызвал Алонзо в круг. Он прям несколькими минутами ранее, обозвал меня ряженой шлюхой. А мою семью жалкими торгашами. Какое же было мое удивление, когда он появился в кругу с тобой. Наши семьи веками соперничают. И видеть, смерть своего кровника, который только-только тебя унизил, это почти самое лучшее, что есть на свете.
— Но если он тебя оскорбил, был же Гней, он от тебя ни на шаг не отходил.
Ее губы изогнулись в тонкой, грустной улыбке.
— Гней хотел его вызвать. Но их было слишком много, а он один, и его смерть ничего не решила бы. Так что мне пришлось проглотить оскорбление, но видят боги, как я радовалась, когда ты разрубил этому зазнавшемуся уроду горло от уха до уха. А теперь подарил мне его кольцо.
— Я не знал про эту традицию, если бы знал, не подарил бы.
— Я разве тебе не нравлюсь?
— Причем тут это. Нравишься не нравишься. Ты прекрасно знаешь, кто я такой.
— Знаешь, — сказала она задумчиво, водя по мне своим тонким пальчиком. — Сколько я себя помню, я делала то, что важно для моей семьи. Всегда семья на первом месте. За мной всегда вились парни стаями. И никому из них не была нужна я, только наследие моей семьи. Но ни один из них не подарил бы мне кольцо, увидев меня изувеченную. Без гроша в кармане. Ты отомстил тому, кто меня изувечил, убил моего кровника, и одел кольцо, что раньше ему принадлежало. И тебя не волнует, владения моей семьи. Так что да, я прекрасно понимаю, что я делаю и нет никакой ошибки.