Дом Люцифера

Линдз Гейл

– Рэнди!

– Тс-с!.. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебя. Слишком уж самоуверенным ты всегда был. Слишком категоричным. Можно подумать, знал и понимал все на свете.

– Да, пожалуй, ты права. Только теперь понимаю, насколько невежественен я был. Как, впрочем, и большинство военных врачей, приезжавших лечить редкие тропические болезни, – он устало вздохнул. – Я допустил ошибку. Фатальную ошибку. Но не потому, что был невнимателен или не старался. Я просто не знал. Это не оправдание, это просто объяснение случившегося. Лихорадку Ласса до сих пор принимают за малярию. Я пытался объяснить тебе, чем была для меня смерть Майка. Что именно она послужила причиной перевода во ВМИИЗ, где я мог специализироваться

по инфекционным заболеваниям. Мне казалось, что только таким образом я могу хоть как-то восполнить эту утрату, постараться сделать все, что в моих силах, чтобы не допускать подобных случаев впредь, с другими врачами. Мне страшно жаль, что Майк умер, я сожалею, что не смог помочь ему, – он поднял глаза на Рэнди. – В самом слове «смерть» заключена чертовская безысходность.

Она уловила боль, звучавшую в его голосе, и поняла, что он, должно быть, снова вспомнил Софи. И ей захотелось простить его, забыть обо всем этом, но она не могла. Несмотря на искреннее раскаяние, Смит, как ей казалось, оставался все тем же старым ковбоем, безрассудно галопирующим по жизни и преследующим только свои личные интересы.

Впрочем, и это теперь не имело значения.

– У меня к тебе предложение.

Джон скрестил руки на груди и нахмурился:

– Валяй, выкладывай.

– Ты хочешь выяснить, кто убил Софи. Я тоже этого хочу. И мне нужны твои знания ученого, чтобы помочь выследить людей, стоящих за всей этой историей с вирусом. А тебе нужны мои связи и возможности. Вместе мы составим неплохую команду.

Джон изучал ее лицо. Господи, до чего же она похожа на Софи!.. И голос похож, только она подпускает в него суровости. Работать с ней… что ж, очень заманчивое и одновременно опасное предложение. Да он просто не сможет глядеть на нее и не вспоминать при этом Софи, всякий раз испытывая при этом жгучую боль. Нет, он понимает, жизнь должна продолжаться. Но когда рядом будет Рэнди, получится ли у него? Они так похожи, словно близнецы. Он любил Софи. А Рэнди никогда не любил и не полюбит. И, работая с ней, постоянно будет испытывать эту муку.

– Ты ничего не можешь для меня сделать, – сказал он после долгой паузы. – Меня не слишком греет эта идея. Спасибо, конечно, но я отказываюсь.

– Речь идет не о тебе или мне, – грубо перебила его она. – Дело в Софи и миллионах людей, которые могут погибнуть.

– Нет, именно что о тебе и обо мне, – возразил он. – Мы просто не сможем работать вместе. А потому ничего у нас не получится. И любая моя попытка докопаться до сути утонет в бесконечных спорах и чувстве горечи, – говорил он тихо и грустно, словно рассуждая сам с собой. – Постарайся это понять. И знай: я вовсе не тот легкомысленный авантюрист, каким ты меня всегда считала. И думаю только об одном – о Софи и о том, как остановить ее убийц. Ты, если хочешь, можешь до конца жизни носить в своем сердце гнев и обиду на Джона Смита. А у меня просто нет на это времени. Есть куда более важные дела. Я собираюсь остановить эту банду выродков, и мне для этого вовсе не требуется твоя помощь.

У Рэнди перехватило дыхание. Она не думала, что столь откровенно выказывает ему свою неприязнь. Она вовсе не хотела этого. И тут же почувствовала угрызения совести, но повиниться перед Джоном просто не было сил.

– А знаешь, ведь я могу тебя сдать. Прямо сейчас подойти к Донозо, шепнуть ему на ушко. И по прибытии в Турцию тебя будет ждать военная полиция. И нечего так на меня смотреть, Джон! Я просто демонстрирую тебе альтернативу. Ты говоришь, что обойдешься и без меня. Я говорю: не получится! Но суть в том, что я не играю с людьми в подлые игры, особенно с теми, кого уважаю. А я зауважала тебя, увидев, как ты повел себя здесь, в Багдаде. Что, в свою очередь, означает следующее: даже если мы и не будем работать вместе, я ничего не скажу Донозо. – Она умолкла на секунду, затем нерешительно добавила: – Софи

тебя любила. Для меня это важно. Мне кажется, я никогда не переживу смерть Майка, но это не должно мешать нашему сотрудничеству. Ну, к примеру, что ты собираешься делать, как только попадешь в США?

Смит потер щетинистый подбородок. И тут вдруг его осенило:

– А ты поможешь мне попасть в Соединенные Штаты?

– Конечно. Нет проблем. Мне предоставят для перелета транспортный или военный самолет. Возьму тебя с собой. Документы сотрудника ООН будут как нельзя кстати.

Смит кивнул.

– А как считаешь, можно ли до прибытия домой раздобыть где-нибудь компьютер с модемом?

– Ну, пожалуй. Надолго он тебе нужен?

– Если повезет, всего на полчаса. Нужно проверить один Web-сайт, узнать, где мои друзья назначили встречу. В мое отсутствие они должны были выяснить кое-какие детали всей этой истории. Если, конечно, они целы и невредимы.

– Понимаю.

Рэнди смотрела на Смита, удивленная и обрадованная его прагматизмом. А он оказался куда сложнее, чем она предполагала. Мало того – намного решительнее.

И она уже была готова перед ним извиниться, как вдруг Джон сказал:

– Ты устала. По лицу видно. Попробуй, поспи немного. Завтра у нас очень трудный день.

Нет, у этого человека в жилах не кровь, а лед. Но именно это ей и было нужно. Он косвенным образом давал понять, что согласен работать с нею. Рэнди отвернулась и, закрыв глаза, стала молиться про себя, чтобы им повезло.

Часть IV

Глава 38

5.32 вечера, среда, 22 октября

Вашингтон, округ Колумбия

Согласно последним подсчетам, во всем мире погибло уже около миллиона человек. И у сотен миллионов человек наблюдались столь хорошо известные симптомы тяжелой простуды или гриппа, могущие служить первыми признаками заражения смертоносным вирусом, для которого даже не успели придумать научного названия. Весь мир охватила паника. Больницы в Соединенных Штатах были наводнены как больными, так и просто испуганными людьми; вся эта истерия последних нескольких дней обрушила рынок ценных бумаг на целых пятьдесят процентов – явление прежде просто невиданное.

В Белом доме, в кабинете президента Кастиллы, выстроились на каминной доске куколки качина [18] в пестрых головных уборах из перьев и кожаных набедренных повязках. Президент задумчиво смотрел на них, и ему казалось, он слышит тяжелую ритмичную поступь ног индейцев, исполняющих обрядовый танец, а также заклинания, которые они возносят своим богам и духам в надежде, что те помогут спасти мир.

Он ушел из Западного крыла дома, где царила лихорадочная суета, сюда, в свой личный кабинет, чтобы поработать над речью, которую должен был произнести на следующей неделе на обеде в Чикаго, на встрече с партийными лидерами Среднего Запада. Но он не мог написать ни слова. Все слова казались слишком тривиальными.

18

Качина – дух невидимых жизненных сил в религии и фольклоре индейцев племени пуэбло.

Да и потом, доживет ли кто-нибудь из них до следующей недели?..

Он задал вопрос и сам ответил на него. Не доживет, если только какое-нибудь чудо не остановит эту напасть, грозившую всему миру, спасением от которой не могли служить даже танцы и причитания качина. Духов, реальных или воображаемых.

Он оттолкнул блокнот и уже был готов подняться из-за стола и выйти из комнаты, как вдруг в закрытую дверь громко постучали.

Секунду Сэмюэль Адамс Кастилла молча смотрел на дверь, затем сказал: