Дом малых теней
Шрифт:
— Тебя отдали,— прошептал он, прижимая ладонь к глазам.— От тебя отказались, потому что ты была особенная. Но те, кто бережно взрастил тебя, не забыли о тебе.— Леонард одарил поцелуем фотографию девочки с мороженым в руке.— Пришла пора вернуться домой, котенок.
Леонард развернул кресло к окну и обратился к миру за его пределами, будто обвиняя. Его голос дрожал от переполнявших эмоций, готовый сорваться, но гнев поддерживал его.
— Никто не должен забывать об очаровании и ужасе детства. Для кого-то те раны будут болеть всегда. Путь таких людей чрезвычайно близок нашему пути. Все, что вы отвергаете,
Леонард вернул фотографии обратно. Закрыв глаза, он весь так и подобрался, после чего захлопнул альбом и уставился на открытый сейф.
Из верхнего ящика стола он извлек пару белых шелковых перчаток и оправил свои худощавые пальцы в них. Следом достал неподписанную аудиокассету. Откатив кресло от стола к стене, он поставил его на тормоза, уперся руками в подлокотники — и поднялся на ноги. Распрямил спину и воздел руки в белых перчатках к потолку. Его мертвые колени щелкнули.
Нетвердо ступая, он прошагал к маленькой стереосистеме. По ней он слушал прогнозы по годы всякий раз, когда Кэтрин уходила из конторы. Однажды она попыталась скормить eй CD-диск, но оказалось, что CD-проигрыватель был сломан. А кассет у нее не было.
Леонард открыл отделение магнитофона и пристроил неподписанную кассету внутрь Закрыл крышечку. Дрожь прошла по его указательному пальцу. Со всей силы он вдавил кнопку PLAY.
Из шороха помех, из глубины времен — величественный голос Мэйсона, Последнего из Мучеников, он восстал и завел речь:
— Оставьте одного котенка, избавьтесь от остальных…
Леонард на миг наполовину прикрыл глаза, наслаждаясь голосом Мученика, затем встал в самом углу огромного ковра, занимавшего про странство меж двух столов. Опустившись на колени, он свернул ковер к дальней стене — поблекшая роза ветров на полу явила себя миру.
— Утопление — лучший метод… Возьмите за задние лапы, быстро ударьте по затылку…
Леонард скинул туфли и ступил на обнаженные доски пола. Вынул ремень из брюк, позволил им упасть. Избавился от свитера, галстука, рубашки, носков, трусов. Аккуратно сложил всю свою одежду и водрузил стопкой на стол. С величайшей осторожностью стянул с головы парик — от клейкой пленки на коже головы осталось странное ощущение, впрочем, не причинявшее ему никакого дискомфорта. Уложив копну седых полос на стопку одежды, он двумя резкими рывками сдернул накладные брови и вернулся к нарисованному на полу кругу.
— Дайте высушенной коже восстановить эластичность. Промойте теплой водой, затем аммиаком, затем сульфированным маслом животного происхождения. Поместите образец во влажную емкость на одну ночь, затем отделите кожу… промойте кожу…
Единственный свет в кабинете дарила настольная лампа, но Леонард без труда находил свои шрамы и бережно ощупывал их. Прошелся пальцами по бороздам, оставшимся на боках. Погладил длинный брюшной разрез, сбегающий вниз, к безволосому лобку, и содрогнулся, закатив глаза. Аккуратно надавив на мучнистую, тонкую плоть брюшины, он зажмурился от наслаждения и извлек из пупка шарик скатавшейся одежной пыли.
— Просоленная, свежая кожа крупного млекопитающего может быть вымыта мылом марки «Айвори», подвергнута троекратному ополаскиванию, обезжирена бензином…
Эйфория
— Заполните отверстия хлопком, присыпьте крахмалом, смойте всю кровь…
Человек, которого порой величали Леонардом, со свистом вобрал в себя воздух. Его ноги дрожали. Те части его безволосых рук, что все еще были подвержены искушению ощущений, были вознаграждены выступившими мурашками, не имевшими никакого отношения к его наготе.
Отвлекшись ненадолго от записи, он сосредоточил взгляд на сейфе. Слишком просто — сникнуть наземь и утонуть в этом золотистом мельтешении сущностей, дать ему пройти себя насквозь…
— Отмойте череп мылом и водой, смешанной с аммиаком и сульфатом натрия…
Из ниши в стене он извлек деревянный сундук, препорученный ему когда-то самим Последним из Мучеников. Подробности его правопреемства сразу же всплыли в памяти, но он изгнал их, ибо память и поныне причиняла ему великую боль. То время, когда Маэстро не смог более нести бремя Великого Искусства и требований своей труппы, тонуло в серости и безысходности. Мэйсон, нашедший его еще мальчишкой, явил ему чудеса чудес. Мэйсон сделал его преемником и служителем великой традиции.
Леонард поставил сундук на стол Кэтрин — на алтарь, перед которым она заседала вот уже двенадцать месяцев, купаясь в лучах его искреннего обожания,— и откинул крышку.
— Лицевая форма, отлитая из воска, должна быть соединена с манекеном на данном этапе! — воззвал громогласно Последний из Мучеников, и исступление Леонарда достигло той точки, когда он больше уже ничего не слышал, попросту не мог слышать. Едва он извлек крохотную золотистую отливку в виде руки из выложенного бархатом отделения сундука, слезы брызнули из его глаз, укутав реальность пеленой.
Священная Длань Генри Стрейдера, первого из известных Мучеников! Мощные пальцы святыни, отполированные до блеска, нависли над ладонью, как будто рука эта была обращена к толпе обожателей в величественном жесте.
Собственные руки Леонарда, обтянутые белыми перчатками, дрожали, из пальцев, соприкасавшихся с золотистым футляром, будто изъяли все кости. Он рыдал.
— Священный учитель,— взмолился он сквозь всхлипы,— протяни же руку сему миру сквозь мой бренный сосуд.— Ему хотелось вскричать во всю мощь легких, но он сдерживался, боясь, что счетовод в соседнем кабинете завозился допоздна, что кто-нибудь пройдет по улице под самыми окнами и услышит его.— Открой сей путь и возвысь то знание, что служит нам истинным крестом.— Леонард шмыгнул носом и мотнул головой, избавляясь от стоящих в глазах горючих слез.
Столь малая часть была спасена после того, как разобщенные останки Генри Стрейдера были обнаружены нищими на той грязной улице тем хмурым утром шестого июня 1649 года.
Мощь откровения, не поблекшая с годами, обрушилась на него — он в самом деле держал в собственных презренных руках одну из немногих уцелевших частей Первого Мученика. Истинный перст Стрейдера, вернувшийся на родину после убийства своего обладателя. Лишь думая об этом, Леонард всякий раз впадал в благоговейный транс.