Дом Монтеану. Том 2
Шрифт:
— Мне и так хорошо. Я писаю, — улыбаюсь в ответ.
Зарычав, Томас в один миг хватает меня за волосы и, причиняя физическую боль, ставит на ноги.
— Ты любишь пожёстче? Что же ты сразу не сказал, я не против порки. Хочешь, отлуплю тебя? — продолжаю улыбаться, а так хочется плюнуть в его морду. Ненавижу… пытаюсь ненавидеть. Пытаюсь изо всех сил, ведь мне на самом деле хочется спросить его: «За что? Где ты научился так правдоподобно врать глазами, Томас? Тебя Гела научила, да?».
Без слов Томас продолжает тянуть меня за волосы и тащит к выходу. Теперь я должна сконцентрироваться. Я выйду отсюда. Если исчезнут толстые стены,
Томас груб и зол на меня, пока продолжает тащить за волосы по туннелю наверх. Сначала я слышу гул голосов. Их много. Много вампиров. Затем меня ослепляет дневной свет, и глаза слезятся. А потом я оставляю грязные следы на чистом мраморном полу, замечая лишь эти нюансы.
— Последний шанс, Флорина. Соглашайся на любые мои условия, — произносит Томас перед двойными дверями в бальный зал, в котором когда-то танцевали мои родители, останавливается и смотрит мне в глаза.
И вот я с радостью плюю в него. Он даже не вздрагивает. Моя слюна стекает по его носу и попадает на губы. Так этот придурок слизывает языком мою слюну, причмокнув, и улыбается, сверкая клыками.
— Ты должна уже понять, Флорина, что я похотливый мудак, и это всё меня лишь возбуждает, чтобы сделать тебе очень больно.
Томас бьёт ногой в двери, и они с грохотом отваливаются, падая перед нами. Всё стихает. Больше нет голосов и гула, но есть куча вампиров, собравшихся в зале.
— Теперь посмотрим, будешь ли снова ты смеяться, Флорина, или начнёшь умолять меня о пощаде. У тебя был выбор, теперь я выбираю за тебя, — шипит Томас мне на ухо.
Мой взгляд останавливается на огромной и мощной гильотине. В свете дня переливается её острое лезвие, и я сглатываю.
Господи, это прилюдная казнь. И видимо, меня казнят.
Глава 4
Вампиры в мире людей одно время, действительно, боялись прилюдной казни. Помнишь, мой друг, облаву на ведьм в Салеме и других городах по всему миру? Так вот, не только ведьм ловили, но и других существ. Убивали ли нас? Да, но никогда не делали этого сразу же после поимки. Наверное, тебе странно слышать о том, что нас, вообще, можно поймать. Можно. А знаешь причину? Любовь. Думаешь, что те, кого поймали, казнили, использовали, не пошли на это добровольно, только бы спасти тех, кто им был дорог? Увы, мой друг, это была добровольная смерть, а скорее даже самоубийство. Потому что поймать нас, удержать, да ещё и убедить не убивать, довольно сложная задача. И лишь шантаж, ох, этот вечный спутник каждого злодея, мог помочь.
Остриё лезвия гильотины, стоящей прямо в центре бального зала, угрожающе сверкает с каждым шагом нашего приближения к ней. Я не смотрю на тех, кто меня окружает, потому что уже увидела и поняла — это предатели. Они бросили нас, подставили и добровольно отдали свои жизни на потеху Томасу и его своре. Конечно, я могла бы понять их поступки, но не понимаю. Не понимаю, ясно? И не хочу понимать.
— Посмотрите, кто почтил нас своим присутствием. Падшая королева Монтеану, — хмыкнув, Соломон отделяется от группы вампиров, стоящих по левую сторону от остальной толпы. Они словно разделились. Слева — те, кто приближен к Томасу. Справа — те, кто станет мясом. И это все, даже те, кто с радостью перешёл на сторону Томаса. Вот, о чём я говорила ранее. Вот оно торжество предательства.
— Пока стою на ногах, Соломон, не упала. Так что проштудируй немного словарь, авось в следующий раз у нас будет
Томас толкает меня вперёд, чтобы я шла дальше. И мне приходится идти, приближаясь к гильотине. Но вот мой взгляд цепляется за то, что я не заметила сначала. Нечто крупное, накрытое чёрной тканью. Оно стоит рядом с гильотиной, и это, видимо, очередное приспособление для пыток. Ничего удивительного.
— Я так жду, когда подрежу твой язык, Флорина, — шипит Соломон.
— Одни обещания. Что ты, что Томас и остальные мужчины умеете лишь языками чесать, а по факту вы постоянно лажаете, ребята. Вы просто идиоты. Неужели, вот этим вы хотели меня напугать? — рассмеявшись, бросаю взгляд на гильотину.
— Это лишь декорации, Флорина. А вот то, что, действительно, подтолкнёт тебя к согласию принять мои условия лишь впереди. Введите их! — рявкнув, Томас направляется к своей группе вампиров, а по бокам от меня встаёт охрана. Да я и не собиралась пока бежать. Это глупо. Но вот мой взгляд задерживается на Саве.
До сих пор не могу поверить в то, что он предал меня. Не могу. Я помню, как обнимала его, и как мы разговаривали. Я помню его семью. Помню, что все они мне нравились. Я уважала Сава. Я уважала… и вот так легко, словно по щелчку пальцев, всё разрушить? Это просто уму непостижимо. Зачем, Сав? Зачем?
Сав ловит мой взгляд и сразу же отводит его, словно ему стыдно. Я бы поняла, если бы он делал это ради своей семьи. Но нет, он изначально был заодно с ними. У него был выбор, и он выбрал не меня. Он тоже считает, что мир, в котором правят вампиры, лучше того, в котором мы живём. Сав полукровка, его жена человек, и он хочет уничтожить людей. Это парадоксально и странно.
Мои размышления прерывает некий шум, раздавшийся позади меня. Я оборачиваюсь, когда в зале появляются первые заключённые. Господи, они выглядят усохшими и безумно голодными. Они едва идут, скованные цепями и намордниками. По залу проносится шёпот, а затем начинаются мерзкие выкрики: «сдохните», «мрази», «убийцы», «предатели». Почему они? Это я! Я предатель, но никак не эти вампиры, оставшиеся верными своим клятвам.
Моё сердце замирает, когда появляется хромающий Рома без одного глаза. У меня подгибаются ноги, и меня начинает мутить. Он находит меня своим одним глазом, ковыляя за остальными, и его обветренные, потрескавшиеся и сухие губы широко улыбаются, отчего кожа трескается ещё сильнее, и кровь течёт по его рту.
— Рома, — одними губами произношу я. Мне больно смотреть на него. Больно видеть его. Больно знать, что он не злится на меня. Это я виновата. Я… Но дядя лишь ободряюще улыбается и высоко поднимает голову, словно гордится мной.
Прости… прошу, Рома, прости меня.
Звон цепей вынуждает меня снова посмотреть на двери, в проёме которых появляется Наима. Ухмыльнувшись, она дёргает за цепь, и в зал вваливается Стан. Он голый. Практически голый, если не считать грязного нижнего белья, потемневшего от пота и крови. Всё его тело порезано и изуродовано. Он не может излечиться. Он голоден. Его скулы выделяются ещё резче, чем раньше, глаза стали огромными, а под ними практически чёрные синяки. Стан приподнимается на руки и идёт… точнее, двигается на коленях за Наимой, словно животное. Тяжёлый ошейник и такой же намордник пытаются придавить его лицо к земле. Его локти трясутся, когда он двигается, и моё сердце сжимается от боли.