Дом на Монетной

Морозова Вера Александровна

На небе разгорались звезды. Серебрился месяц, прокладывая блестящую полосу к деревне. Девушка поклонилась. Заторопилась к Матрене, пока не наступил рассвет.

Волчица

— Далеко ли до села, нянюшка? Сколько верст отшагали, а конца не видно… — Мария вздохнула, поправила котомку за плечами.

— Потерпи, касатка, перевалим через бугор, а потом уж чащобой. — Матрена с тревогой оглядела Марию.

Мария ступала тяжело, еле передвигала ноги. Почти целый месяц бродят они по губернии. Да и не впервой им это — читать мужикам запрещенные книги, готовить

народ к бунту. Только уверенности в этом бунте было все меньше. Трудно, очень трудно в деревне. Заичневский звал ее к себе, но расстаться с деревней тоже было тяжело.

В последние дни она занемогла. Простудилась, что ли, когда укрывались в дырявой риге, пережидая ливень. Солома намокла от дождя. Нужно было бы возвратиться, а они решили заглянуть еще в одну деревушку, затерявшуюся среди болот. Завернули. Матрена, ее верная спутница, неодобрительно качала головой. Теперь они торопились в свое Горелое отдохнуть от долгого пути. Счастье, что рядом пылит Матрена, а то одной, пожалуй, и не добраться.

Матрена забрала котомку, которую Мария уже волочила по дороге, забросила за плечо.

— Давай передых сделаем… Ноженьки-то совсем разломило! — Матрена жалостливо сморщила лицо.

— Хитришь, старая! — улыбнулась Мария.

— Ну, уж была охота! Болящая, хворостей много! — Матрена остановилась и, заприметив холмик, направилась к нему. — Батюшки светы! Озеро!

Мария поднялась за ней. В зеленой чаще серебрилось рябое озеро. Деревья стеной подступали к самой воде. Вершины их дрожали на зеркальной глади. Разлапистые ели. Ветерок потягивал с озера, шуршал осокой, словно пересчитывал пики.

Девушка с радостью опустилась на мох, пушистый, впитавший тепло солнечных лучей. Сорвала краснолистную бруснику. Над травой, густо-зеленой от близости воды, парили стрекозы. Разбросав круглые листья, возвышались лилии.

Мария пересела на искривленную старую сосну. В воде дрожало ее лицо с длинным носом, как в кривом зеркале. Засмеялась и бросила в свое отражение красную еловую шишку.

— Счастье, мамушка! Помнишь, как ты мне сказки про русалок рассказывала? С тех пор всегда в воду заглядываю— вдруг увижу! А в таком дремучем лесу и лешие есть… Мох-то совсем синий, мягкий, как перина!

— Русалок себе высматривай, а лешего без нужды не поминай! — ворчала Матрена, развязывая узелок с крутыми яйцами. — На-ка, закуси, чай, проголодалась!

Мария ела неохотно, чувствуя неприятную слабость. Голова была тяжелой, ноги гудели, спину разламывало. «Придем, непременно отлежусь! — Она запивала хлеб молоком из бутылки. — А кузнечики-то стрекочут…» Закрыла глаза. Припомнился сход в селе Кручина. Стонали бабы. Кричали дети. Речь шла о выселении из волости нескольких семей за неуплату недоимок. Староста играл медной цепочкой для часов. Урядник с нафабренными усами. А в пыли на коленях ползали бабы с детишками. Целовали грязные сапоги, просили… Мужики отворачивались, хмурились. Такое завтра могло случиться с каждым.

Мария лежала на спине и смотрела на облака. Мысли тяжелые, мучительные. Горе… Одно горе на дорогах!

Прощай, идя в далекий путь, Верь — не одна болит здесь грудь, Верь, не одни скрежещут зубы… Сибирский снег нас не страшит — Но пусть

же тайно кровь кипит, И пусть на время сжаты зубы…

Прошептала стихи. И опять долго лежала, подложив руки под голову.

От раздумий ее отвлекла Матрена, споро укладывавшая остатки завтрака в котомку. Крошки хлеба нянюшка разложила на пне, напоминавшем человеческую голову. Желтоватые кустики брусники топорщились из дупла, как усы рассерженного кота.

— Пора, касатка, поднимайся… Путь-то не ближний. — Матрена пригладила волосы ладонью, потуже подвязала платок. — Поди, верст пятнадцать отмахать придется… А ты — хворая!

Уползала вдаль узенькая тропка. На атласной траве красными гвоздиками вылезали подосиновики. Дымным облаком кружили комары за Матреной, идущей впереди. Мария отломала березовую ветку, отмахивалась от их назойливого жужжания. Солнце освещало вершины деревьев, заливало золотом просеку. Начался ельник, сумрачный, неприветливый. Тонкие стволы усыпаны лишайником, утыканы голыми сучьями. Слабо покачивались редкие вершины. Тоскливо прокричала сойка. Матрена подняла голову. Приостановилась. Запрыгала белка, распушив рыжий хвост. Послышался волчий вой. Ближе… Ближе… Мария насторожилась. Матрена выломала покрепче сук и прибавила шаг. Широкими прыжками перебежал просеку заяц, пугливо прижав уши.

— Мамушка, боязно! — Мария старалась не отставать от Матрены.

— Бог милостив! Тут в овраге завсегда волки воют! Пройдем ельник, овраг — и дома…

И опять по лесу разнесся тоскливый волчий вой. Волки средь бела дня! Мария прислушалась. Нет, стая выла левее, а одинокий вой слышался справа, с той стороны, где, по словам Матрены, волчий овраг. Вой был таким явственным, что она замерла. Крестьяне поговаривали, что в округе появился бешеный волк, изгнанный из стаи. А что, если это он?..

— Нянюшка, погоди! Давай разведем костер, а то на нас матерый наскочит! — Мария заприметила лужайку в стороне от лесной просеки.

— Давай, касатка! — отозвалась Матрена. — Собирай сушник!

Мария набросала хворост, собрала в подол прошлогодних шишек. Руки дрожали, плохо слушались. Матрена казалась невозмутимой, чуть медлительной. Вынула платок, где были шведские спички, поднесла к хворосту.

Костер разгорался медленно. Всю ночь лил дождь. Ветки набухшие, сырые. Наконец бледное голубое пламя неохотно поползло по сучьям. Матрена на коленях старательно раздувала пламя. Мария до боли в глазах вглядывалась в ельник. Ко рту подступала горечь. В руках все время тяжелая суковатая палка.

Потрескивали сучья. Красноватым светом вспыхивали шишки. Потянуло дымком. Матрена теснее прижалась к Марии. Та поначалу хотела укрыться среди деревьев, но Матрена отсоветовала. Волк боится огня и открытого пространства.

По лесу катил смерч. Над просекой черным облаком пролетели скворцы. Среди пней мелькнул оранжевый хвост лисы. Вой затих, а напряжение не спадало. И вдруг на просеку выскочил волк, серый, худой, с рыжими подпалинами на запавших боках. Волк, чуть волоча задние ноги, бежал прямо на них. Мария швырнула головешку. Головешка опалила шерсть, свисавшую космами. Волк взвыл и яростными прыжками пошел на женщин. Мария наклонилась к костру, и вдруг Матрена с силой, которую она никогда в ней не предполагала, повалила ее на землю. Прикрыла собственным телом. Раздался волчий рык, крик Матрены…