Дом на Монетной
Шрифт:
— В Лефортовском училище встретилась с юнкером Романовым, братом вашей приятельницы Аделаиды. Горячий. Честный. Политикой интересуется. Передала ему списки для чтения и кое-что из нелегальщины.
— А что именно?
— «В мире мерзости и запустения» и «Историю французской революции». Он возглавит в училище группу саморазвития.
— Славно! Очень славно!
— Да, Аделаида в письмах много рассказывала о вас. Юнкера хотят повидаться и послушать. У них вопросы…
— Что за обстановка в юнкерском?
— Довольно вольготная. Полковник играет в либерализм.
—
— И все же почему мы игнорируем рабочий класс?
— Рабочий класс?! — На полном лице Заичневского искреннее удивление. — А где его сыщешь в России… Россия не Европа! У нас — мужик! А вот среди общества нужно работать…
— Гм… Как себя чувствуете в Орле?
— От бытовых мелочей меня спасает Аделаида… Вчера вызывали в жандармское управление. Полковник приподнялся для солидности на носки и отчитывал: «Вы — государственный преступник! Ведете себя недозволительно. Не советовал бы столь безразлично относиться к толкам и россказням, вызываемым в обществе относительно вашей личности! Тем более, что вследствие этого возбуждается вопрос: на каком основании проживаете в Орле?! Почему покинули свое имение?» — Заичневский помолчал и прибавил: — Что ни говорите, а глупость — презабавная вещь!
— Так когда вас ждать в Москве?
— Недельки через две. Снимите номер на Никольской. Обстановка вполне конспиративная. Только заранее подготовьте встречи с курсистками, петровцами, а главное — с юнкерами. В этот приезд посмотрю в кружках рефераты по Боклю. Для петровцев прочту курс лекций по истории русской революции… Не можем же мы уподобляться Иванам не помнящим родства! Должны знать прошлое, чтобы не совершать ошибок… Кстати, я подготовил статьи о декабристах. Придется их переписать — почерк преотвратный, кроме вас, никто не разберет. — Заичневский поднялся, взглянул на извозчика, скучающего у дороги. — Пора! Пора! Славный денек!
Мария начала спускаться по тропке за Заичневским, запрятав рукопись в лисью муфту.
Мария тупо рассматривала коротенькое письмо. Желтоватая бумага с голубком с оливковой ветвью в клюве. Письмо передала знакомая курсистка, таинственно отозвав в сторону.
Она быстро закрыла дверь своей московской комнаты на ключ. Ни о чем не расспрашивала, сразу почувствовав неладное. Повертела конверт с московским штемпелем. Разорвала, вынула письмо. «Апостол уехал, ученики в горе, один провалился на экзамене, труды репетиторов не вознаградились, помилуй бог, еще обвинят их и лишат уроков. Берегитесь опекунов, примите меры!» Письмо, как и предполагала, от юнкера Романова, брата Аделаиды, ее подруги. Вновь внимательно перечитала письмо, стараясь вникнуть в тайный смысл. Провал… Провал…
Тяжело опустилась на кушетку. Расстегнула демисезонное пальто, сбросила маленькую шляпку, проведя рукой по разгоряченному лицу.
…Последнее пребывание Заичневского в Москве осложнилось. С первого дня. Встретила его на Курском вокзале, небольшом, причудливом. Увидела издали. Голова Заичневского возвышалась над толпой, заполнившей перрон. Одет, как всегда, щегольски. Носильщик в белом фартуке подхватил чемодан. Подойдя к ней, Заичневский вежливо
— Меня сопровождают! — шепнул он, взяв под руку. «Хранителя» заметила и она. Невзрачный, низкорослый шпик старался не упустить их из виду, прижимая к поношенному пальто тощий портфель.
— От самого Орла? — поинтересовалась она, бросив на шпика изучающий взгляд.
Заичневский молча кивнул.
— На Никольскую опасно! Может быть, удастся затеряться в суматохе?! К тому же у меня есть надежные адреса…
— Какая разница! Полковник не желает оставить меня в одиночестве… На Никольскую! — Заичневский расплатился с носильщиком. Подождал, пока тот поставил чемодан в пролетку.
Лицо у Заичневского усталое. Он не шутил, как обычно, а тяжелым взглядом рассматривал весеннюю Москву. Кривые переулки Мясницкой. Шумные приказчики на Лубянке… Протирая толстые стекла очков, раздраженно заметил:
— Я чертовски устал. Все ночи до отъезда гнал рукопись, готовился к лекциям… А тут этот субъект! — И, желая переменить разговор, спросил: — Больше всего меня занимают юнкера… Кстати, они знают о приезде?
— Конечно, Аделаида написала брату. Он мне сказал о письмах, когда заходила в Лефортовские казармы. Только пишет много лишнего. — Мария помолчала и добавила: — Я решила с ней поговорить при встрече.
— Обязательно! Человек она — преданный, да и помощник незаменимый. — Заичневский нахмурился. — О перлюстрации писем Аделаида предупреждена строжайшим образом!
Извозчик свернул на Никольскую. Журчала вода в желобах, звенели ручьи. Проехали застекленные витрины аптеки Ферейна. Извозчик вынес чемодан и поставил у гостиницы «Славянский базар», трехэтажного зеленого здания с лепными карнизами и богатым парадным подъездом в зеркалах.
В гостинице Заичневского знали. Проживал здесь каждый раз, когда под видом коммерсанта приезжал в Москву. На этот раз встреча превзошла все ожидания. Швейцар, открывший тяжелую дверь, приосанился. На серебряном подносе подал конверт. Заичневский вопросительно шевельнул густыми бровями:
— «Ветеран революции… Наставник и друг молодежи… Мученик и герой, прошедший каторгу…» — Заичневский, скрывая ярость, читал. — Откуда это?
Швейцар зычно гаркнул:
— Юнкерское пехотное училище…
Яснева окаменела: ребяческая выходка! Преступная глупость! Заичневский овладел собой. Протянул швейцару полтинник, засунул письмо в широкий карман и приказал коридорному отнести чемодан в номер. Угрюмо поднималась Мария Петровна по мраморной лестнице за Заичневский. На площадке столкнулась со шпиком, сидевшим на диванчике. Шпика заметил и Заичневский. Лицо его покраснело от возмущения.
В номере Петр Григорьевич ругательски ругал Марию Петровну, хотя понимал, что вины ее нет. Перестаралась от великого усердия Аделаида. Заичневский грозился устроить ей разнос, обзывал «девчонкой, играющей в революцию», сердился…