Дом на отшибе
Шрифт:
Недолго уговаривал их выйти Мишка. Злой, как черт, пообещал им прямую дорогу в ихний рай, да и запалил фитили.
Как из преисподней полыхнуло пламя, лизнуло белые стены храма, дотянулось до червленой маковки, до золоченого креста — и опало. Громыхнуло так, что в ближайших избах из окон стекла повылетали.
Но устояла церковь. Только трещинами вся покрылась, На несколько частей раскололась.
И тогда красный Мишка приказал народу браться за топоры, ломы да кувалды. По кирпичику, по досточке велел разобрать церковь, а изувеченные тела поповской семьи распорядился схоронить в лесу.
Не все
За полтора месяца возвел он себе каменные хоромы с жестяной крышей и башенкой. Переехал на новое место из тесной отцовской избы. Но не заладилась у него тут жизнь. Видели люди, что изменился Мишка: притих, лицом побледнел, похудал сильно. Каждую ночь светились окна каменного дома — пугала Окаянного Мишку темнота. И разное стали поговаривать в деревне: то вроде бы кто-то крики слышал, доносящиеся из стоящего на отшибе дома, то будто кто-то видел черную фигуру, похожую на отца Гермогена, сидящую на жестяной крыше возле башенки.
Через год Мишка Карнаухов из каменного дома съехал.
А вскоре грянула коллективизация, и Мишка, ставший председателем колхоза «Ленинский завет», велел устроить правление в оставленном им доме. Почти каждый день сидел он в своем кабинете, но никогда не задерживался здесь до ночи. Видели люди — боится Михаил Петрович темноты, и даже заряженный наган от этого страха его не спасает.
Семь лет просуществовал «Ленинский завет». Семь лет председательствовал Мишка Карнаухов. А потом пришла директива из области, и на базе нескольких колхозов за считаные недели был создан крупный животноводческий совхоз «Ленинский путь». Опустело ненужное больше правление. Освободившийся от должности Мишка, грозясь вскоре вернуться, поспешно уехал в район, где занял какое-то новое место и получил казенную квартиру.
А дом, построенный из кирпичей порушенной церкви, так и остался брошенным. С годами недобрая слава его крепла, и все больше жутких историй складывали местные жители про стоящее на отшибе каменное здание, не забывая поминать Окаянного Мишку Карнаухова и убитую взрывом семью отца Гермогена.
Приезжие показались на следующий день. Они прошли через всю деревню, осматривая избы и порой останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов с попадающимися навстречу селянами. Говорили они скупо, будто слова берегли или боялись ляпнуть что-то лишнее. Здоровались, спрашивали, как обстоят дела, и, выслушав обычно короткий ответ, с делано скучающим видом следовали дальше.
Василий Дранников пригласил заезжих гостей в дом. Те переглянулись, немо поиграли лицами — и согласились.
Стол Василий накрыл в прохладной горнице. Скрепя сердце выставил бутылку «Пшеничной» водки, с советских еще запасов, и банку самогона. Жена его, Светлана, принесла закуску: огурцы соленые, картошку, на постном масле жаренную, две банки кильки в томатном соусе и желтое, нарезанное тонкими ломтиками сало.
Гости много не ели: то ли брезговали, то ли пища такая была им непривычна. А
И странный разговор у них у всех получился.
Василий, хитро щурясь, ненавязчиво пытался втолковать чужакам, что затея их бестолковая и ненужная. Дом этот старый, нехороший, стоит на отшибе, кладбище опять же рядом. Да и деревенька-то их, Матвейцево, хоть и не шибко далеко от райцентра находится, но все же край захудалый и вымирающий. Нет тут никакого будущего, еще лет двадцать — и все избы зарастут крапивой да иван-чаем по самые окна. Зачем же дом покупать в таком бесперспективном месте? Почто впустую деньги тратить?
Раскраснелся Василий со спиртного, разошелся, раздухарился: историю дома рассказал, про явление черного человека вспомнил, хоть сам в страшилку эту не верил. Почти уже угрожать начал, что, мол, если купите дом этот, то ничего хорошего не ждите...
Гости внимательно его слушали. И странный блеск в их глазах появился, когда хозяин фамилию Окаянного Мишки назвал. Переглянулись они, ухмыльнулись, закивали бритыми головами понимающе: знаем, мол, почему ты нас гонишь отсюда. И тоже угрожать взялись: если вы нам мешать в чем-то станете, то несдобровать вам. А коли разузнаем, что взяли вы из того дома, что вам не положено было брать... Верните лучше, не доводите до греха. Улыбались, угрожая, но слова какие-то в свою речь вворачивали незнакомые, неуютные, а, как ни странно, понятные: блатные на таком напористом языке говорят, любого говоруна своей феней заткнут.
Ушли гости. На прощание главный их., Михой назвавшийся, будто бы невзначай продемонстрировал пистолет, спрятанный под навыпуск надетой рубахой.
А Василий еще долго сидел в холодной горнице, катал по столешнице пустую бутылку и, хмурясь, гадал: сами дошли гости до идеи, которую ой давно в голове держал, или надоумил их кто.
Горько вздыхал Василий, с досады хлопал ладонью по столу. Украли! Пришли непрошеные — и разом все планы поломали! Иначе зачем бы им председателев дом потребовался?..
Чувствовал Василий себя так, будто чужаки эти городские белым днем при всем народе обворовали его, да так хитро, что ни правды, ни управы на них теперь ни за что не сыскать.
Василий Дранников был мужиком работящим, хозяйственным и очень аккуратным. Во дворе у него всегда все по полочкам разложено было. Стога он ставил по отвесу, ровно, и так их граблями вычесывал, что они вроде бы даже лосниться начинали. Да и дом его был — загляденье. Наличники новые, резные, двери всегда свежевыкрашенные, на печной трубе жестяной петух носом показывает, откуда ветер дует.
Односельчане относились к Василию по-всякому, но плохого слова никто про него сказать не мог. Ну и что с того, что странный он немного? Мало ли у кого какие странности бывают? Вон Измайлова бабка на старости лет фантики из-под конфет стала собирать. Ей бы деньги на похороны копить, а она цветные бумажки утюгом гладит да в сундук складывает.
У Василия странность была другая: он с детства мечтал о разном. Из-за этих своих мечтаний даже в армию не пошел. Врачиха сказала, что у него с головой не все в порядке. Хотя это как посмотреть. Таких ясных голов еще поискать надо.