Дом на Солянке
Шрифт:
– Если меня будут искать, я на редакционном задании, Поликарп знает, – сказал Басаргин Глебову.
Снаружи сентябрьский день обернул его в тот особенный бархат ранней осени, когда еще не верится, что лето прошло, воздух чист и прозрачен, а листья едва золотятся. Но в трамвае, на который сел писатель, уже не было ни осени, ни бархата, ничего, кроме злобы, безнадежной, как прогорклое масло. Одна гражданка наступила другой на ногу, и они едва не вцепились друг другу в волосы. Потом в вагон влез гражданин с живым поросенком.
– Со
Но гражданин проявил чудеса изобретательности: он клялся, что ему проехать «совсем немножечко», совал всем своего поросенка, божился, что это не поросенок, а почти что человек, потому как не глупее некоторых двуногих, и даже выразил готовность заплатить за отдельный билет. Также гражданин сообщил вагоновожатой, что она ужас какая красавица и точь-в-точь похожа на девушку, в которую он был когда-то влюблен.
«Вот ведь люди, – подумал писатель, когда настырный гражданин добился-таки своего и остался в вагоне, – ему говорят, что нельзя, а он гнет свою линию и, хоть и действует самыми примитивными методами, оставляет всех в дураках… А может быть, так и надо? Идти напролом, даже если…»
Тут поросенок некстати вспомнил, что у него есть голос, и начал отчаянно визжать, молотя по воздуху розовыми копытцами. Публика, которая ранее была настроена скорее сочувственно, возмутилась и обрушилась на вагоновожатую. Зачем свинью пустили в вагон? Это безобразие! Куда только милиция смотрит? Есть же правила, которые запрещают перевозку животных в трамваях!
– Понаедут из деревни и ведут себя как дома! – негодовала соседка Басаргина. Сама она, кстати, выглядела как типичная деревня.
Писатель был почти счастлив, когда пришло время выходить. Он добрался до Большого Гнездниковского переулка, толкнул дверь, выкрашенную казенной коричневой краской, и через несколько шагов уперся в стол дежурного.
– Гражданин, вам кого? – спросил тот, смерив посетителя пристальным взглядом.
– Я из «Красного рабочего», – с достоинством ответил Басаргин, предъявляя удостоверение. – К товарищу Опалину.
– Обождите, – буркнул дежурный и стал кому-то звонить. – Терентий Иванович, тут репортер… Ага, ага…
«Нет, его не Терентий Иванович зовут, а Иван Григорьевич, – вспомнил Басаргин. – Интересно, а Терентий Иванович – кто?»
Но тут явился Опалин собственной персоной, необыкновенно сосредоточенный и одетый в полную форму угрозыска, то есть гимнастерку с зелеными петлицами, брюки галифе и сапоги. На голове у него была фуражка.
– Ваня, тебя гражданин дожидается, – сказал дежурный, глазами указывая на Опалина. – Из газеты.
– Вижу, – коротко ответил помощник агента угрозыска и бросил Басаргину: – Пошли.
– Куда? – необдуманно спросил Максим Александрович.
– Ну ты же хотел посмотреть, как мы работаем? Вот и увидишь.
Переход на «ты» Басаргину не понравился, но он пересилил себя и спросил:
– А
– Кто?
– Ну, – протянул Максим Александрович, лихорадочно вспоминая все, что ему попадалось раньше о расследовании преступлений, – доктор, который устанавливает время смерти… дактилоскопист…
– У нас утопленник, – хмыкнул Опалин, – в морге будут делать вскрытие, все напишут в заключении, а отпечатки пальцев – не факт, что их получится снять с трупа. Неизвестно, сколько он в воде провел.
– Так что, вы один всем занимаетесь? – недоверчиво спросил Басаргин.
– Угу. Людей у нас не хватает, – пояснил собеседник, – текучка большая, плюс некоторые еще в отпусках.
– А почему текучка?
– Потому, – отрезал Опалин, и по тону стало понятно, что тема ему неприятна. – Ты об этом писать собираешься?
– Ну… да, наверное.
– Ну вот и напиши, что в угрозыске сверхурочные оплачивают со скрипом, а нам приходится сидеть в засадах, проводить облавы и вообще много чего. В милиции не лучше: платят еще меньше, а требуют больше, чуть что – под суд отдают, а если сволочь какая-нибудь милиционера ударит, ей за это ничего не будет, штраф три рубля заплатит, и все. Вот люди и уходят. Да, я спросить тебя забыл: ты мертвецов не боишься?
– Нет. Я на врача учился.
– Да? И где?
– В Киевском императорском университете, – необдуманно ответил Басаргин и тотчас же об этом пожалел. Вечно тянет его какой-то бес за язык, и сколько раз его Варя умоляла не дразнить гусей…
Но гусь Опалин даже ухом не повел. Он двинулся к выходу, и писатель волей-неволей последовал за ним.
– Нам к храму Христа Спасителя, недалеко от него тело выловили, – сказал помощник агента угрозыска. – Если никто из ребят не согласится отвезти, придется на трамвае ехать.
– У вас же машины есть, – несмело заметил Басаргин.
– Да, но мало. На всех не хватает.
Опалин отправился общаться с шоферами. Двое были заняты, третий ждал начальство, и только четвертый согласился подбросить их до храма.
– Залезай, доктор! – весело крикнул Иван, ловко запрыгивая в открытый автомобиль.
Басаргин сел и, не удержавшись, весьма юмористически стал рассказывать о том, как ехал сегодня в трамвае с гражданином, которого пустили в вагон с поросенком.
– Карманы проверил? – поинтересовался Опалин.
– При чем тут это? – удивился Максим Александрович.
– Да при том, что это мог быть отвлекающий маневр. Один лезет в вагон с поросенком, а другой в это время карманы обчищает, пока все смотрят на первого.
Изменившись в лице, Максим Александрович стал проверять, на месте ли его вещи, но вскоре успокоился, обнаружив, что ничего не пропало.
– Я смотрю, у тебя большой опыт, – заметил он, поглядывая на Опалина. Машина мчалась вдоль реки, шофер зорко следил за дорогой, ветер бил в лицо. – Часто приходится работать в одиночку?