Дом на троих
Шрифт:
Откупорил крышку, достал свою кружку и налил.
– На выходных?
Рома закрыл банку и убрал.
– Перед новым… учебным годом. Сейчас они не нужны. – Рома понял, что у него еле отлипают губы друг от друга, он постоянно бурчит и шепчет. Но если говорить во весь голос, будет болеть горло.
– Хорошо. Тогда запишу себе. Если тебе не сложно, посмотри, что тебе ещё нужно. Закупимся.
– Ага.
– Ну, Жень, ну что такое? – подала голос бабушка Тася. – Капут! Никуда мне не двинуться! Мать пожалеть не можешь?
– Если
– Ну тебя, – сожмурила она глаза и стряхнула фигуры. – Проиграла я. Вставай. Пусть Рома со мной поиграет.
Папа раскрыл глаза и посмотрел, а Рома с кружкой замер.
– Я не умею, – первое, что он сказал для своего защиты.
– А в шашки? Там правила раз-два! Садись, расскажу! А ты, Женька, иди приберись у себя. Знаю я, какой у тебя беспорядок. Как в голове и на голове! Пусть хоть в комнате порядочно будет!
Папа вздохнул и освободил место. Рома нехотя занял его и было взялся за фигуры, но бабушка Тася осадила:
– Да я сама-сама, сиди. А ты, Жень, иди-иди. У меня глаза, если что, на затылке и в твоей комнате!
Папа снова вздохнул, взглянул обеспокоенно на сына, а Рома, только чтобы стереть эту эмоцию с его лица, кивнул. «Всё в порядке, это просто шашки. Это просто бабушка Тася. Что со мной будет?»
Деревянные фигурки посыпались в матерчатый мешочек, а из второго, чуть поменьше, бабушка высыпала звонки шашки. Меньше чем за минуту все расставила и объяснила правила.
Ходить по диагонали на одну клетку. Чтобы съесть чужую пешку, надо через её перепрыгнуть. Доберёшься до стороны противника, станешь дамкой.
Три правила. Рома кивнул, и они начали клацать по полю.
Никакой стратегии, никакой тактики. Только движение.
Бабушка была очень умела, за один прыжок съедала по три-четыре шашки. Рома не защищался, позволял ей полностью себя атаковать и разгромить.
– Настроения у тебя, Ромка, нет? – спросила бабушка.
Рома пожал плечами, глядя на заполняющуюся постепенно доску. Перед ним мелькали сморщенные пальцы, ухоженные ногти, покрытые прозрачным лаком.
– Тяжело это, знаю.
– Ну… проиграть в шашках не особо обидно.
Бабушка подняла мокрые глаза, но Рома ничуть не удивился. Они у неё постоянно слезились: то от ветра, то от света. Света сейчас было много.
– Если бы мы говорили о шашках, я бы по-другому сказала. – Бабушка промокнула глаза.
– А о чём мы говорим?..
Бабушка открыла рот, чтобы сказать, но не продолжила. Не так скоро, как этого ожидал Рома.
– Тебе, если понадобится, ты Женьке говори, что тебе надо. Он старается, но… он никогда человеком общительным не был. Хотел, но не мог. Решил, что пусть будет таким, каким может. – Рома не делал хода за бабушкой. – Он хочет стать тебе хорошим отцом, за всё то время, что вы были порознь.
– Ну, может, не надо было уходить? – Рома и сам не заметил, как резко это сказал, но бабушка проигнорировала.
– Зато сейчас он здесь. И он
– Понятно. – Рома снова заговорил про себя и сделал ход.
Иногда он ничего не чувствовал, но иногда он чувствовал только как закипает изнутри.
Бабушке он проигрывал из раза в раз.
– А ты не стараешься! – заговорила она. – Если Женька меня не жалеет, то ты чересчур жалеешь!
– Да я же играть не умею, – оправдывался Рома. – А вы просто… хорошо играете.
– Какие «вы»? – схватилась бабушка за сердце. – Мы что, чужие люди? На «ты», и только на «ты», понял, Ромка?
Рома кивнул.
За клацаньем шашек время быстро перетекло до темноты, а там и до завывающего желудка.
Бабушке говорить не надо было, она сама услышала. Встала, опираясь на стол, и к холодильнику, а оттуда достала заготовки, и принялась стряпать ужин.
Рома помог убрать фигурки и коробку. Отставил их на подоконник и остался ждать, прикладывая руки к животу.
Только так он и чувствовал, когда его чувства доходили до предела. Когда хотелось сильно есть, сильно пить, когда сильно злился. Больше ничего не было.
Папа тоже подошёл, помог бабушке. Протёр стол, разложил приборы, тарелки. Рома, наблюдая за картиной приготовления, ощущал себя знакомо в гостях. Так было и у друзей, которые остались в городе.
Рома сидел, ждал, а вокруг него носились и говорили: «Ничего не надо! Мы сами», и улыбались закадычно. Папа же не улыбался, только внимательно оглядывался по сторонам, но не на Рому или тарелки, а на бабушку, потому что она хоть и считала себя бойкой и молодой, но тело подводило. Она не могла долго стоять, ходить. По этой же причине на похороны не поехала, да и сама говорила, что сердце сдало.
Сейчас она была полностью поглощена готовкой: больше, быстрее, чтобы никого не заставить ждать.
Такой семейный ужин для Ромы был в новинку. С мамой обычно они заказывали готовую еду и, если надо было, разогревали её в микроволновке. Здесь же всё было другим: горячим, дышащим силой. Брать что-то было боязно: вдруг скажут, что не заслужил. Но бабушка сама накладывала от души, а папе ещё больше.
– Ну, от души! – говорила она, усаживаясь за стол, а затем наступала тишина.
***
Рома спал, пока не становилось противно, пока тело не заставляло встать. Из комнаты предпочитал не выходить, с отцом мог переписываться по телефону. Бабушка назойливыми стуками в дверь не доставала. Словно в этом доме действительно понимали, что с ним происходит, а ведь сам Рома даже не мог сказать, что с ним происходит.
Куда-то делись его чувства. Почти все, не считая злости.
Должно быть, их зарыли вместе с мамой, было у него такое предположение. Но он не был уверен, что, если он их выкопает, достанет спичечный коробок из-под земли? чувства к нему вернуться. Это не могло так просто сработать.