Дом напротив
Шрифт:
Сергей, подражая курившему Фикусу, выдохнул тёплый пар в сторону снеговика. Грубовато слепленный, тот голубыми пуговицами смотрел на зелёную красавицу. Вместо традиционной метлы была воткнута деревянная лопата, на совке которой читалась наивная надпись:
Ёлочка, смотри,
Как я таю от любви.
– Фикус, а ты сентиментален, – Сергей кивнул на влюблённого снеговика.
– Я его только слепил. Наверно, Светка чудит, раз помадой написано.
– Послание для тебя, однако. Телеграмма. Месседж. Стоит серьёзно задуматься. Женщина в любви может как согреть, так и выжечь всё вокруг себя, не разбирая. Как бы
– Я бы сейчас согрелся, – Фикус зябко передёрнул плечами. – Пойдём, накатим.
Они вошли в дом, в жарко натопленную гостиную – квадратную комнату, с гладкими бревенчатыми, желтоватого тона, стенами и дощатым потолком, с чугунной узорчатой печью, с мягким уголком на толстом ковре и с праздничным столом по середине, который под светом широкого абажура, сверкал хрусталём салатниц и фужеров, блестел серебром столовых приборов, пестрил разнообразием блюд и напитков. Вид деликатесов, закусок и вина, равно как и вид простых, но не менее аппетитных, кушаний – вареного картофеля, зелёного лука, солёных огурцов, квашенной капусты, селёдки и водочки, безусловно, – дразнили и призывали провести в радостях возлияния и чревоугодия всю новогоднюю ночь.
Света сидела в кресле, положив на подлокотники открытые новогодним платьем руки и смотрела на национальную сборную артистов, одновременно «прочёсывающую» на разных телевизионных каналах. Кое-что было интересно, но в целом, после «Старых песен о главном», опять мимо.
Фикус, крадучись подошёл к ней, наклонился, обнял за плечи и что-то зашептал на ухо. Света заулыбалась, поднятой рукой потянулась к мужу, отчего затейливый браслет соскользнул вниз:
– И я тебя… А сейчас за стол!
Фикус налил жене шампанского, себе водочки, вопросительно посмотрел на Сергея, но тот энергично отказался, показывая на свою минералку.
– Что же, в отсутствии самого красноречивого оратора, нашего Колянчика, возьму на себя смелость произнести следующий тост.
Мы уже проводили старый и встретили новый, очередной наступивший на нас, год. Мы выпили за новое счастье, как будто, старое нам уже не нужно, за здоровье, которое было бы, не забыли о тех, кто в море поднимает стаканы за нас, оставшихся на берегу. Обязательную программу, короче, мы выполнили, как и многие миллионы сограждан, ещё сидящих за праздничными столами. Но… – Фикус показал всем, включая миллионы сограждан, свой указательный палец. – В отличии от них, у нас, – он посмотрел на Свету – как минимум у двоих, есть бонус. Поднимаем бокалы за… новорождённого Сержа и начало исполнения его желаний прямо с этого мгновения. Ура!
К перезвону чокающихся стопочки, фужерчика и бокальчика присоединился звонок мобильника.
Сергей, едва не разливая свой напиток, стал хлопать себя по карманам:
– Фикус! … Оракул домашний… Да где же он!?… Алло! Я, – он заметно сник, но сразу бодро продолжил:
– Спасибо!… Спасибо!… И тебя с Новым годом! Вот все поздравляют! Ага, передам… Пока! Пока!. Это Никола, всем привет и наилучшие пожелания.
Желание исполнилось: звонок прозвучал, а то, что это был лишь Стольник, так там кому-то наверху дела нет. Поконкретнее надо было формулировать просьбы. Надо, но нельзя. Раздайся сейчас правильный звонок, он вызвал бы у Сергея панику: случилась беда, а другие поводы вспоминать его номер несущественны. Поэтому, алло! вот конкретное желание: пусть телефон не зазвонит никогда…
Значит, у Наташи и сейчас всё будет в полном порядке? Хотелось думать именно так.
– У нас для тебя подарок: фейерверк. Давайте пойдём погуляем и где-нибудь запустим его.
Света чисто по-женски чувствовала, что Сергей только внешне весел, что мыслями он бродит где-то не здесь и не с
– Встречное предложение: поехали на мой участок. Обмоем и осветим… фейерверком.
Решение ехать могло показаться опрометчивым, но, людям в компании и подпитии, веники, как говорится, были по душе. Да и Сергей хорошо заполнил дорогу, хотя на участке не был со дня летней тройственной встречи в верхах, то есть, на холме «Монте-Розы».
… Всё-таки, им пришлось изрядно поплутать в зимней ночи по лабиринту заснеженных дорог, то опасаясь съехать в неразличимые кюветы, то упираясь в закрытые заиндевевшие шлагбаумы, то откупаясь колбасой от стаи вольных собак, прежде чем Сергей решил, что хватит, пора разворачиваться и по собственной колее возвращаться к накрытому столу. Лишь случайно он заметил отблеск света фар на металлическом щите, на котором сквозь следы от снежков проглядывала схема садоводства «Монте-Роза». Значит, они были совсем близко. И точно: вскоре бампер внедорожника смотрел на знакомый подъём. Машина остановилась.
– Почти приехали.
– Ну, Серж, завёз. Тут нет проезда.
– Сидите. Я посмотрю.
Сергей вышел и сделал несколько шагов вперёд. Его длинная тень уходила вверх по не чищенной дороге, но следы, очевидно, нескольких машин образовали на ней довольно широкую колею. Он решил подняться и узнать, доведёт ли эта колея до нужного места. С каждым новым отворотом она становилась всё тоньше и тоньше, пока не остались следы единственной машины. По счастливому стечению обстоятельств, эти следы закончились на девятнадцатой линии, приведя к расчищенной площадке на самом повороте. Следы принадлежали бюджетному кроссоверу, стоящему на этой площадке в отблеске одиноко светящегося окна соседского дома.
Обрадованный Сергей вернулся к заскучавшим друзьям.
– Всё в кайф, проедем. Готовьте подарок.
9
«Нынче Новый Год как-то не задался. Скучно и за маму тревожно. Понятно, что она устала: предпраздничные хлопоты, какие-то бесконечные экскурсии с Алёшкиным классом, да и престарелая бабушка после смерти Ивана Петровича сильно сдала, за ней уход нужен. Папка ещё куда-то уехал. Без него на даче всё замирает, а сейчас, в праздник… непривычно пусто. Мой-то, вон, облапал меня с ног до головы, винца выкушал и спать завалился. Алёшка у телевизора носом клюёт, думает, что взрослый и до утра выдержит. Да уж, взрослый, одиннадцать лет… А, впрочем, уже одиннадцать, значит мне… Дура, замуж выскочила и за кого… Куда глаза мои смотрели и чем уши были заткнуты? Мама, как всегда, права оказалась. Она в этом деликатном вопросе очень тонко разбирается. Сама когда-то… Сколько она вместе с отцом? С 80-го года? Нет, раньше, тогда свадьба у них была. Неужели они так довольны жизнью друг с другом, что никогда не хотелось… ему… а, ей?.. Мама, я тебя очень люблю, но не одобряю я…»
Молодая женщина, лет около тридцати, со свободно раскинувшимися по плечам мягкими локонами светлых волос, с изящной линией, чуть вздёрнутого, тонкого носа, выразительным не капризным ртом и размашистыми бровями над «русскими» васильковыми глазами, сидела в кресле-качалке возле остывающей печи. Приметы праздника: вечернее открытое платье, гарнитур из персикового жемчуга, полупустой бокал игристого вина в её руке, со следами помады в тон на ободке флюте – сочетались с признаками его окончания: накинутый на плечи старенький шерстяной платок, на ногах вязаные носки и обрезки белых валенок. В такт неторопливому покачиванию, не вступая в конфликт с поющим телевизором, плавно текли и её мысли: о жизни, семье, о прожитых годах и неизвестном будущем, что естественно для женщины, когда в редкую минуту новогодняя ночь оставляет её наедине с самой собой…