Дом образцового содержания
Шрифт:
– Русские и евреи – братья навек! – громко, под самый финал удовольствия, выкрикнул в зал дед по линии матери невесты, тот самый, что отметил несовершенство русского модерна начала века в городской архитектуре, и подмигнул гармонисту. Тот, сшибаясь на гармонии, неуверенно завел «Хаву Нагилу». И тогда, услыхав незнакомое, но уж очень родное, русское крыло, не сговариваясь, в едином порыве оторвалось от стульев, взмахнуло общим рукавом и поплыло резвой лебедушкой поперек банкетного пространства, единя величием своим всех участников удавшегося застолья.
Не устояла и Роза Марковна, вышла в общий круг и тоже поплыла, увлекаемая правой стороной, заломив руки в локтях и подняв вверх растопыренные
Поднялись и другие, включая веселую молодежь, а гармонист все уверенней набирал раскрученные чужеземной мелодией обороты, и праздник вновь разогнался до опьяняющей одури, какой никто еще из Мирских не пробовал в жизни своей. Но Розе Марковне уже было наплевать, ей нравилось то, что происходило на ее глазах, ей было хорошо и радостно оттого, что эти люди любят ее и она любит их, новую свою родню, этих веселых и трогательных чудаков из далекой Читы, расположенной где-то на самом краю географии. Не знала вот только, дальше от Москвы это будет, чем Магадан, или ближе…
…Так и летела она, одуревшая, пока не столкнулась с Семой. Тот стоял к ней спиной и не слишком правильно был одет, потому что телогрейка была явно несвежей, да и сам Семен Львович был нечесан и недостаточно тщательно выбрит. Рядом с ним сидела сторожевая овчарка и внимательно следила за происходящим. В дверях, привалившись плечами к дверному косяку, стоял солдат военизированной охраны, в форме и с автоматом за плечом. Он лениво окидывал взглядом свадьбу, позевывая и мимоходом бросая взгляды на часы. Заметив Розу Марковну, расплылся в улыбке и кивнул на зэка Мирского – все, мол, в порядке, Роза Марковна, продолжайте, пожалуйста, время ваше не вышло еще. Мирская вежливо улыбнулась в ответ солдату и протянула руку, чтобы погладить овчарку. Та, однако, на приветливый жест не повелась, а довольно лениво оскалилась, предъявив желтые зубы. Солдат сочувственно развел руками, мол, ну что тут поделаешь, бабушка, – служба. Роза Марковна понимающе кивнула – ясное дело, служба.
– А Юлька-то наша – как тебе? – с серьезным выражением лица поинтересовался у жены Мирский. Но ответить не дал, сам же и пояснил: – Лично мне – очень по душе. Стукалины, между прочим, из древнесибирского рода происходят: местные наши уже в то время знали, когда Вилька у нас не родился еще. Там много чего про здешнюю жизнь знают, Роз. Это только на словах кажется, что они проще. На самом деле нам с тобой еще учиться и учиться, голубушка, – он кивнул на середину свадебного карнавала, где вовсю отмолачивала чечетку Танюша Кулькова. – Вон и Танечка тебе подтвердить может, она у них тоже на учете состоит, в третьей роте, мне кажется, в охранной. Но присяги не давала, она из вольнонаемных, по гражданскому ведомству.
– А ты домой-то успел заехать, Семочка? – с тревогой спросила Роза Марковна: – А то здесь не вся еда для тебя подходящая, знаешь?
– Да мне и не надо, – вяло отреагировал Мирский и кивнул на солдата. – Мой вертухай с местным шеф-поваром договорился, тот подаст нам с тобой какао с топленкой и мацой, отдельно, – он кивнул на проем двери, где подпирал косяк солдат, – и еще по порции лобио от Коры Зеленской, помнишь?
– Фасоль красная или зеленая? – решила уточнить Роза Марковна, прекрасно понимая разницу между молодым и зрелым лобио.
– Тихо, – цыкнул муж и доверительно шепнул – Молодая – до десяти лет, а зрелая – без права переписки. В кабинет пойдем, там и потолкуем. А потом мне Вилена
– А что такое? – с беспокойством в глазах спросила Роза Марковна. – Что-нибудь случилось?
Мирский задумчиво пожевал губами:
– Не то чтобы случилось, а просто я подумал, может, нам тоже к древнесибирскому роду присоединиться, а? И стать Стукалиными, как все нормальные люди? Через Юльку. Слиться и залечь. Как тебе такое, Розанька?
Роза Марковна опасливо взглянула на солдата, но тот понимающе кивнул и согласно сжал веки. Затем разжал и игриво глянул чуть вбок, через плечо, на автомат. Затем уже серьезней кивнул Мирскому и кистью руки сделал жест опрокидывания стакана в рот.
– Все, голубушка, – забеспокоился Сема. – Какао, судя по всему, принесли. Идем, а то не успеем, – и быстрым шагом двинул в сторону солдата. Тот пропустил его внутрь, сделал глазами овчарке и тоже скрылся в глубине проема. Пес вскочил и моментально проскользнул туда же. Роза Марковна растерянно посмотрела вслед мужу, псу, солдату и направилась вслед за ними. Однако дверь оказалась плотно притворенной, без единого на ней замка. Мирская толкнула ее от себя, затем потянула к себе – безрезультатно. Она оглянулась по сторонам, ища помощь. Но и сзади нее, и вокруг, и нигде больше уже не было никого. Банкетные столы были прибраны, рядом стояли опорожненные ведра из-под холодца, отдельно – стопки с мытыми стаканами, а под столом, аккуратно сдвинутые один к другому, лежали твердые туфельки, в которых Таня Кулькова, мать ее Вилена, неистово била чечетку в центре прошлого веселья.
– Се-е-емочка, – позвала Роза Марковна, зная точно, что никто уже на зов ее не откликнется, – Сема…
Никто и не отозвался. Тогда она взяла в руки Танины туфли и стала бить ими и колотить вслед исчезнувшему Семену Львовичу, вслед проклятой собаке и неизвестно откуда пришедшему в их с Семой жизнь ленивому солдату с автоматом. Она била, и била, и била…. до тех пор, пока не проснулась в своей постели, у себя в спальне, в Семином Доме в Трехпрудном…
Перед тем как уже ехать к поезду, все читинские Стукалины заехали в последний раз повидаться с Мирскими и проститься. Снова зашли по-шумному, но уже как окончательно свои, родные. Дед по материнской линии шутейно приобнял Мирскую и, незаметно кивнув на живопись, прощально вышепнул на ухо персональное пожелание:
– Ты, Розочка, мазюку-то эту посымай со стен. Я другой раз те хороших навезу, у нас там один так рукасто изображает – диву даесся.
– Я подумаю, – пообещала Роза Марковна.
– Подумай, Роза, – серьезно подытожил дед, – а то такие хоромы, а недурственно-то только баба одна и прописана. С щеками…
Чуда все же не произошло. После отъезда родни Роза Марковна Мирская обнаружила в доме пропажу незначительную, но тем не менее для себя неприятную. Из столовой, с буфета, исчезла мельхиоровая солонка вместе с крахмальной салфеткой, на которой она стояла, а из верхнего ящика спаленного комода – пустая серебряная пудреница, что осталась от матери и которая не была в свое время отдана для сохранения Иде Меклер.
«Все одно у Иды пропала бы, – подумала через пару дней Роза Марковна и почти успокоилась. – От судьбы не уйдешь».
Несмотря на оглашенную родственниками здравицу во славу новой фамилии, Мирской Юля решила не становиться, а оставить девичью фамилию, ссылаясь на то, что многие в институте уже знают ее, как Стукалину. А для будущей актрисы всякая любая малость может сделаться важной в предстоящей карьере. Вилька возражать не стал, потому что ему и на самом деле было наплевать, какая там у кого фамилия, – лишь бы Юлька его любила, а он ее.