Дом обреченных
Шрифт:
Я нахмурилась.
— Нет… Не помню…
— А однажды я сделал вам калейдоскоп ко дню рождения. Я работал над ним много недель…
Вдруг — вспышка. «Колин!» Моя ладонь взлетела и схватила его за запястье. Не просто неясное воспоминание или смутный туман, но твердое воспоминание с подробными деталями.
— Кажется, я помню. На нем была картинка с кроликом?
— Да, была.
— И вы изобразили его в таком же платье, как у меня. Подразумевалось, что кролик — это я, он скакал верх-вниз,
— Я много повозился, чтобы сделать это для вас, Лейла, но стоило посмотреть, как светилось ваше лицо, когда вы крутили его. Я рад, что вы помните это.
— Да, помню. — Неосознанно мои пальцы впились в его руку. Другие обрывки воспоминаний начинали возвращаться, как фрагменты мозаики. Я видела празднование дня рождения в столовой, пироги и сладости, лежащие на столе, который в моей памяти остался чудовищным и огромным; вокруг меня кружатся в водовороте яркие дамские юбки: розовый атлас и голубой бархат. Это были юбки с кринолинами того десятилетия, не такие, как нынешние кринолины. Я вспомнила калейдоскоп и поцеловала Колина за него.
— Милый Колин, кажется, вы смутились.
— А моя ладонь онемела.
— О, простите! — я отпустила его руку. — Я вспоминала. Я могу увидеть почти каждого на празднике! Они все были там, да? Но для меня и моего пятилетнего зрения все это был лес ног джентльменов и юбок леди. Я не могла видеть лиц.
— Со временем вы сможете это сделать.
Наши взгляды снова встретились и задержались на долгое время. Почему, не знаю, но, под взглядом Колина я пыталась вызвать в воображении лицо Эдварда. И не смогла.
— Я думала, вы не хотите, чтобы я вспомнила.
— Хорошие времена, Лейла, поскольку они принадлежат вам. Но не скверные, мне не хотелось бы, чтобы вы страдали.
— Спасибо, Колин, но мне все равно придется идти.
— Идти? Куда?
— Как куда! В рощу, конечно. Сегодня я собираюсь посмотреть…
На этот раз настал черед моего кузена хватать меня за кисть с такой силой, что я поморщилась.
— Даже не думайте об этом, Лейла! Не ходите туда!
— Но я должна. Колин, вы делаете мне больно.
— Это будет безумие, если вы пойдете! Вы, возможно, ничего не вспомните, но все равно почувствуете ужас.
— Пожалуйста, отпустите меня!
Он сердито отпустил мою руку, и я увидела в его глазах бурю чувств. Как быстро этот человек мог переходить от настроения к настроению, подобно актеру, меняющему маски. А его внезапные вспышки, его непредсказуемость путали меня.
— Лейла, пожалуйста.
— Я пойду, Колин.
— Тогда позвольте мне пойти с вами.
— Зачем?
— Не спрашивайте. Просто позвольте мне сопровождать вас в рощу. Я могу вам там понадобиться, если… если… Вы вспомните.
Я
— Очень хорошо. Я не пойду без вас. Я планирую посетить рощу сегодня днем.
— Я буду готов, Лейла. А теперь, если вы желаете осмотреть дом, позвольте мне отвести вас.
Внезапно я вспомнила о Гертруде.
— Нет, спасибо, Колин, я сейчас устала и должна передохнуть. Увидимся позже, если вы не против.
Он проводил меня в мою комнату, подождал, пока я закрою дверь, затем пошел по коридору и вниз по лестнице. Сказав, как я устала, я не совсем грешила против истины, поскольку откровения этого утра действительно потрясли меня. Воспоминание о праздновании дня рождения, которое, безусловно, является вехой в жизни ребенка, стремительно вернулось от одного слова, сказанного Колином, и теперь это воспоминание было моим навсегда. Но письмо тетушки Сильвии… Сидя на софе перед камином, я в сто первый раз перечитывала это письмо.
«Дражайшая Дженни, прости, пожалуйста, за такое внезапное послание после стольких лет молчания, но меня охватило страстное желание увидеться с тобой. Я знаю, что ты должна чувствовать по отношению к Херсту, и не виню тебя. Как бы там ни было, все это произошло давно, и с тех пор очень многое изменилось. Мне очень хочется повидать тебя, но я не могу приехать в Лондон, поскольку я стара и хотела бы быть в кругу своей семьи, когда меня призовут ангелы. Не будешь ли ты так любезна приехать ненадолго и привезти с собой Лейлу? Это принесло бы мир моему сердцу. С любовью, тетя Сильвия».
Безобидное и достаточно обычное письмо, хотя определенно, написанное не рукой моей двоюродной бабушки. Но кто же в этом доме так желал видеть меня и мою мать? И почему, кто бы он ни был, он не написал его под своим собственным именем, а предпочел подписаться именем тетушки Сильвии, которая должна была быть при смерти? Загадка казалась непостижимой.
Так что я вернулась, следуя приглашению письма, однако все в этом доме были удивлены, увидев меня. И каждый, казалось, желал, чтобы я уехала. Это могло означать лишь одно: кто-то лгал.
Глава 8
Гертруда явилась быстро. Едва я послала за ней, она возникла у моей двери явно обеспокоенная. До сих пор мы с ней мало разговаривали, но у меня оставалась надежда, что от нее можно что-то узнать. Хотя я уже имела достаточно опыта, чтобы понять, что добиваться этого придется всеми правдами и неправдами.
— Знаете, Гертруда, — сказала я, — мне жаль, что до сих пор мы не нашли времени побеседовать. В конце концов, нам надо о многом поговорить. Вспомнить те добрые старые дни и все остальное.