Дом одиноких сердец
Шрифт:
— Нет-нет, Дарья Андреевна, — успокоил ее Боровицкий. — Это, должно быть, местный врач… Вот с именем его у меня всегда случается дурацкая оказия: я его путаю.
— Оно сложное?
— Наоборот, слишком простое, — раздраженно махнул рукой Петр Васильевич. — Зовут его то ли Денис Борисов, то ли Борис Денисов. По-моему, первое, но я могу и ошибаться. И понимаете, какое дело — он и сам весь такой… как валет в колоде: хоть вверх ногами его переверни, хоть вниз — все одно валет. Бывает, скажет что-нибудь, и очень то, что он произнес, ему подходит. Назавтра говорит ну просто совершенно другое, до противоположности, но точно так же и оно ему подходит. Хотя, как ни верти его, человек он, по совести говоря, неприятный.
При
— Петр Васильевич, что с вами? — испугалась Даша. — Вам плохо?
Боровицкий молча остановился и оперся на ее руку.
— Господи, я сейчас врача позову… — выдохнула она, но морщинистая рука крепко сжала ей пальцы.
Старик еле-еле качнул головой, и, повинуясь его настойчивому взгляду, Даша довела своего знакомого до скамейки, усадила в тени. Боровицкий ослабил узел галстука на шее, расстегнул верхние пуговицы взмокшей рубашки, и Даша заметила, что пальцы у него чуть дрожат.
— Петр Васильевич, — взмолилась она, — давайте я до врача добегу!
— Ерунда, — тихо, но твердо проговорил старик. — Ничего страшного, просто жарко… Да чего уж там — старческое это, Дарья Андреевна, старческое. И никакой врач тут не поможет. Посидим вот пару минут, отдохнем и дальше пойдем.
— Перестаньте геройствовать! — вдруг рассердилась Даша. — Никуда мы с вами не пойдем через пару минут. Будете сидеть здесь, пока окончательно в себя не придете, а потом я вас домой отвезу.
— Ишь вы какая, — усмехнулся Боровицкий. — И на чем же вы меня отвезете? На Проше вашем, что ли?
— Такси вызову и с вами доеду, — отрезала Даша. — Давайте не будем проблему на пустом месте создавать.
— Давайте, — согласился старик. — Тогда лучше всего будет, если вы со мной дойдете до корпуса, потому что у меня там внутри свой уголок имеется.
— Какой уголок? — подозрительно спросила Даша.
— Ма-аленький такой закуточек, — протянул Петр Васильевич. — Управляющая пансионатом, добрейшей души женщина, разрешила мне его для своих нужд приспособить. Там, во-первых, прохладно, а во-вторых, можно полежать.
Даша нехотя согласилась. Медленно, останавливаясь у каждой клумбы, они пошли к дверям пансионата. Солнце поднялось высоко, и Даша с опаской поглядывала на Боровицкого, но тот шел как ни в чем не бывало.
— Кстати, а вот и еще один любопытнейший человек, — обронил старик, наклоняясь над крупными пахучими цветами. — Ради него нам с вами стоит подойти к пруду.
— А далеко идти? — насторожилась Даша.
— Да мы уже почти около него. Вон, смотрите…
Приглядевшись, она заметила ровный круг воды невдалеке. Подошли поближе, и Даша разглядела крохотный искусственный прудик, обложенный по периметру крупной галькой. В прудике плавали маленькие разноцветные рыбешки, а на поверхности колыхались белые цветы.
— Настоящий японский сад! — восхитилась Даша. — Кто за ним ухаживает, интересно?
— Я и ухаживаю, — раздалось из кустов, растущих с другой стороны водоема.
От неожиданности Даша вздрогнула, а Боровицкий довольно ухмыльнулся в усы.
— Добрый день, Виконт, — поздоровался он. — Вы все совершенствуетесь?
— Да уж приходится…
Раздалось кряхтение, и из кустов вылез худой высокий старик лет семидесяти. Вид у него был, по мнению Даши, исключительный: зеленая отглаженная рубашка с короткими рукавами, щегольские светлые брюки, лакированные ботинки… Он отряхнулся, провел рукой по чуть смявшимся брюкам и слегка поклонился Даше.
— Иван Сергеевич, — прогудел старик. — Яковлев. Для друзей и близких — Виконт.
— Дарья Андреевна, — пробормотала Даша, стараясь не думать о том, что Иван Сергеевич делал в кустах.
— Иван Сергеевич, — повернулся к ней Боровицкий, — изучает поведение рыбок.
— Пока пугливы, — поправил его Виконт. — Просто их недавно привезли, и они еще не успели к нам привыкнуть.
Действительно, при появлении людей рыбки молниеносно исчезли на дне пруда. Даша попыталась понять, что интересного может быть в том, чтобы наблюдать за рыбками, но промолчала. Пока она рассматривала пруд, Яковлев и Боровицкий обсуждали какую-то статью, написанную, как она поняла, известным журналистом в соавторстве с Петром Васильевичем. Прислушиваясь к их разговору, Даша подумала, что они похожи — те же выражения, та же легкость и непринужденность общения, не имеющая ничего общего с фамильярностью, тот же налет времени, придававший старикам сходство с ценными антикварными предметами, а не с рухлядью, у которой давно вышел срок службы.
— В другой раз, друг мой, в другой раз, — прозвучал у нее над ухом голос Боровицкого, и они распрощались с Яковлевым, который тут же полез обратно в кусты.
— Как вы его нашли? — поинтересовался Боровицкий, когда они почти дошли до дверей в здание пансионата.
— Со странностями, — честно призналась Даша. — Но держится с таким достоинством, что просто завидно. А он кто?
— Бывший ректор политеха. Кстати сказать, блестящий математик. Если вы подумали, что он сидит в кустах для своего развлечения, то ошиблись — он записывает траекторию движения рыбок, а затем выводит какие-то закономерности и что-то там доказывает на их основании. Причем ему нужно, чтобы траектория была свободна от воздействия посторонних объектов. Он мне объяснял, но я, признаюсь откровенно, не математик, и способностей моих не хватает на то, чтобы осмыслить его идеи.
— А почему он живет здесь? — удивилась Даша. — Тоже невыносим для своих близких? Мне ваш математик показался приятным человеком.
— Так оно и есть, — кивнул Боровицкий. — Но, видите ли, какая насмешка судьбы: у него, весьма неплохого и, безусловно, интеллигентного человека, есть сын. А тот — вор в законе. Судя по вашему лицу, вы знаете, что сие означает.
Даша ошеломленно кивнула.
— Так сын его сюда и отправил? — едва выговорила она через минуту.
— Ну что вы! — возразил Боровицкий. — Если я правильно понимаю, в тех, скажем так, кругах подобное не принято. Скорее наоборот, там… — старый журналист неопределенно махнул рукой куда-то в сторону ограды. — …Виконт был бы окружен почетом и уважением. Но вот он сам в силу определенных причин почет и уважение от тех кругов принимать совершенно не хочет. Поэтому определил себя сюда и уже много лет не видел своего родного сына. Вообще-то говоря, если вы вздумаете с ним беседовать, не советую поднимать данную тему — она для него до крайности болезненна. Если я правильно понимаю, он представил себе — и вполне вжился в роль, — что сына у него никогда не было и что на старости лет он остался в одиночестве. Вот, собственно, отсюда и его решение обосноваться в пансионате. В обычной жизни у него ничего не осталось, потому что все свое имущество он распродал и внес в качестве платы на много лет вперед, а здесь у него… — Боровицкий задумался на пару секунд, потом закончил фразу: — А здесь у него есть хотя бы рыбки.
— Петр Васильевич, — поразмыслив, спросила Даша, — а как так получается, что люди столько вам рассказывают о себе? Ведь это такая… личная информация… не знаю… интимная, что ли… А вы ее знаете.
— Эх, Дарья Андреевна! — искренне рассмеялся Боровицкий. — До чего же вы наивны, друг мой. Уверяю вас, стоит только мне упомянуть о своем ремесле, и люди сами начинают рассказывать такие подробности своей и чужой жизни, что мне иной раз неловко становится. Каждый хочет, чтобы его увековечили если не в романе, то хотя бы в рассказе. Я, признаться, иной раз устаю от откровений, а иной раз они меня просто пугают.