Дом певчих птиц
Шрифт:
– Двадцать три. – Матвей подошел к плите и разбил яйца на сковородку. Теперь он стоял рядом, и я улавливала аромат его парфюма и еще чувствовала теплую энергию, исходившую от его тела. – Не страшно оставаться одной в чужой квартире? – Он повернул голову в мою сторону. Соврать бы не получилось, взгляд Матвея проникал в душу и обжигал ее.
Набрав в легкие побольше воздуха, стараясь дать одновременно честный и достойный ответ, я решительно выдохнула:
– Немного.
Если мы торопливо и жадно, будто минимум полгода не видели яичницы с салатом и очень по ним скучали. Мне нравился вкус жареного бекона, и бутерброд с икорным маслом казался абсолютно кстати, а еще – наивкуснейший розовый помидор и тонкие
– Похоже, яичница тебе нравится. – На его губах вновь играла усмешка.
– Да, спасибо. – Я немного помолчала, но все же задала жужжащий в голове вопрос. – А почему ты разрешил мне здесь пожить? Когда посторонний человек в квартире, то, наверное, не слишком… удобно. – Я бы сказала «не слишком приятно», но не стала сгущать краски.
– Честно говоря, мне все равно. – Матвей пожал плечами. – Мать попросила, и я согласился. Она лет сто в хороших отношениях с твоим отцом, выручают друг друга по возможности. Я так понимаю, отца ты видишь редко?
– Да, у него своя жизнь, а у меня своя.
Матвей кивнул, и положил себе со сковородки еще яичницы.
– Обычная история, я своего отца последний раз лет пятнадцать назад видел. Родители развелись, мы переехали из Питера в Москву, и общение по телефону довольно быстро закончилось. Бери еще бутерброд.
– Спасибо, я наелась.
Если бы Матвей был другим, мне пришлось бы тяжко, наверное, я бы сидела в комнате и боялась лишний раз дойти до кухни или туалета. Только подумать, еще утром я была дома с бабушкой, и ничто не предвещало кардинальных перемен в жизни. А вот теперь, я в чужой квартире ем яичницу с незнакомым мужчиной. Более того, мы непринужденно разговариваем о наших отцах и, возможно, еще обсудим мировые новости.
– Хотелось бы спихнуть на тебя мытье посуды, но ты ж гостья, так что я сам.
– Мне вовсе не трудно помыть.
– Да? Ну, тогда вперед и с песней.
Матвей улыбнулся, и я поняла, как ловко он загнал меня в ловушку. И сделал он это с таким искренним мальчишеским удовольствием, что я тоже улыбнулась в ответ и легко ответила:
– Без проблем.
«Интересно, у него есть девушка?.. Не просто так, а чтобы серьезные отношения? И где сейчас та красивая девушка с фотографии?» Я очень надеялась, что мысли не отражаются на лице, и Матвей не сможет их прочитать. Но на всякий случай встала и принялась складывать грязную посуду в раковину.
– И чем ты собиралась здесь заниматься?
– Читать, смотреть телевизор… Еще сходила бы в магазин.
– Обширнейшая программа.
– Я ее еще не до конца продумала.
– Ладно уж, развлеку тебя завтра как-нибудь, в первой половине дня я совершенно свободен.
– Спасибо, – не оборачиваясь ответила я и включила воду. Но обернуться очень хотелось.
Что имел ввиду Матвей?
Мы вместе куда-то пойдем?
Конечно, можно было уточнить, но я побоялась, что сказка рассыплется: вдруг, я неправильно поняла, или к утру он забудет о своих словах, и ничего кроме чтения в качестве культурной программы не останется.
«Пожалуй, эти каникулы могут стать самыми лучшими, и мне будет о чем потом вспоминать».
Шорохи и тени больше не беспокоили, я заснула сразу и только один важный вопрос скользнул напоследок, оставляя после себя яркий оранжевый след. Из-за волнения и массы новых впечатлений я забыла спросить у Матвея, как зовут кенара, и сожалела об этом.
Петербург. Далекое прошлое…
В узкой серой комнате
Соня уже знала, что раньше у хозяйки жил мальчишка – сын лавочника, он очень хорошо обучал птиц пению, но с возрастом его голос изменился, стал грубее, да и отец его уже отказывался довольствоваться небольшой платой за работу сына и требовал куда больше.
«Я его прогнала, – как-то сказала Берта с холодным равнодушием. – Совершать ошибку дважды глупо, именно поэтому мне нужна была девочка, и обязательно сирота».
Настроение у хозяйки менялось часто, и постепенно Соня научилась подстраиваться под обстоятельства. Если рядом с лестницей пахло травами, то не стоило лишний раз попадаться на глаза старой Берте – мигрени всегда преумножали ее раздражение. Если в гостиной на круглом столе, покрытым льняной кружевной скатертью, лежали книги, то можно было расслабиться и не бояться взбучки из-за пустяка. Если покупатели приходили часто, то удавалось даже поймать довольную, чуть надменную улыбку Берты, и тогда Соня позволяла себе чуть дольше задержаться около клетки оранжевого кенара. У нее никогда не было друзей, и вот теперь она испытывала теплую привязанность к маленькой птичке.
– Не вздумай давать имена птицам, им совершенно незачем привыкать к чему-либо. Имена им дадут те, кто достаточно заплатит за их пение, – сразу предупредила Берта.
Но Соня не устояла и все же тайно назвала своего любимца – Хвостиком. Имя пришло само собой, больно хохолок был похож на еще один хвостик.
Она вставала в шесть утра и до девяти приводила в порядок магазин. Очень много времени тратилось на уборку клеток и пола: невесомые перья разлетались в стороны и победить их получалось лишь продолжительным усердием и мокрой тряпкой. Теперь у Сони появились простая добротная одежда и обувь, а еще две ленты для волос и щетка. Старая Берта не терпела неряшливости и каждое утро осматривала Соню так, точно с минуты на минуту в магазин должна была приехать особа королевских кровей.
– Я дорожу своими покупателями, – важно говорила она, чуть вздергивая дрожащий подбородок. – Меня рекомендуют, а это весьма ценно. У половины светского Петербурга живут мои птицы. Думаешь, дело в деньгах? Нет. Репутация превыше всего!
После обеда Соня обычно несла одну из клеток в свою комнату, где старательно пела, надеясь, что выбранный кенар сразу или через несколько дней начнет выдавать длинные переливчатые мелодии. Потом наступал черед другой птицы, затем следующей, и так до самого вечера. Цена на нового певунов мгновенно взлетала, Берта одобрительно кивала и делала запись в толстой книге, хранящейся под прилавком. Соня же в такие моменты испытывала самую обыкновенную радость – у нее получилось, она молодец.
– Так жалко, Хвостик, что ты уже умеешь петь, – вздыхая, шептала она хохлатому кенару. – Рано или поздно тебя купят… Хотя, если бы ты не умел красиво петь, тебя бы отправили на рынок. Уж лучше в хорошую семью, правда? Ты стоишь дорого, а значит, за тобой однажды придет богатый человек, и ты никогда не окажешься брошенным и голодным, – утешала себя Соня, не желая расставаться с маленьким оранжевым другом. Она боялась, что однажды Берта узнает о ее привязанности, поэтому разговаривала с Хвостиком в основном рано утром и перед сном.