Дом подруги
Шрифт:
— Доброе утро. Надеюсь, вы хорошо спали, Диана? Не вставайте, Хью, — буркнула она, заметив, что Хью, все еще держа в руках газету, на какой-то дюйм оторвался от стула. — Что с тобой, Майкл? Вид у тебя явно нездоровый. Слишком много пьешь, наверное. Ты сегодня смотрелся в зеркало? Господи, да ты желтый, как лимон! Куда подевалась эта девчонка? Опять забыла подать мармелад. Вечно она все забывает.
В это время в столовую с испуганным видом влетела горничная.
— О мадам! Мне так жаль, но миссис Протеро порезалась! А Филлис упала в обморок! Она видеть не может крови, тут же хлопается без памяти. Ой, видели бы вы, сколько там кровищи,
— Боже мой! — Майкл сорвался с места и вылетел из комнаты.
— Где она? — завопила миссис Стадли-Хедлэм, тоже выскочив из-за стола. В лице ее не было ни кровинки.
— Не знаю, мадам. Она чистила камин…
— Да не Дженис, ты, дуреха! Миссис Протеро!
— В голубой ванной, мадам. А Филлис лежит на пороге, как рухнула без чувств, так и валяется…
— Достаточно, Сьюзан. Доложите мистеру Стадли-Хедлэму о том, что произошло, и попросите его вызвать по телефону врача. Он в своем кабинете. А потом немедленно возвращайтесь в голубую ванную.
— Немного переигрывает, согласна? — хмыкнул Хью, когда мы с ним остались одни. — Впрочем, сегодня все, похоже, встали с левой ноги. Кроме меня. У меня-то настроение просто великолепное. А вот Мин закатила настоящую истерику. Ревела белугой, пока я ей не сказал, что если она немедленно не прекратит, то завтра будет ни на что не похожа. Видела бы ты ее — распухла чуть ли не вдвое и глаза, как у китайца.
— Слушай, неужели тебе ее ни капельки не жалко, а, Хью? — возмутилась я.
— Конечно, нет.
— Хью, как тебе не стыдно! Ты… ты просто настоящий ублюдок, слышишь? Но, знаешь, я даже рада — может быть, хоть это откроет ей глаза. Надеюсь, Мин поймет, в какое дерьмо она влюбилась, и гордость заставит ее забыть тебя.
Миссис С-Х ворвалась в комнату прежде, чем я успела придумать достойный ответ. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что она просто вне себя.
— Диана, вы мне нужны. Пойдемте — приглядите за Каролиной, пока Майкл с Лео перенесут Филлис в ее комнату. Проклятая девчонка весит не меньше откормленной свиньи!
Я поднялась наверх. В спальне Каролины Майкл с Лео, пыхтя от напряжения, пытались поднять бесчувственную Филлис. Майкл держал ее за плечи, а Лео подхватил тумбообразные ноги. В конце концов им удалось волоком дотащить ее до кровати. Я, не останавливаясь, направилась в ванную. Войти туда оказалось не так-то просто — весь пол был завален грудами окровавленных полотенец.
Зрелище, представившееся моим глазам, оказалось настолько пугающим, что я вмиг покрылась липкой испариной. К горлу подкатила тошнота. Каролина, совершенно голая, лежала в ванне. Красная от крови вода, образуя вокруг нее небольшие водовороты, с громким журчанием убегала в слив. Лицо и даже тело Каролины были прозрачно-белыми, а под закрытыми глазами залегли синеватые тени. Я в ужасе решила было даже, что она мертва.
Мне вдруг вспомнился ее голос… это сдавленное рыдание за дверью моей комнаты. И мое молчание в ответ… Схватив со стула сухое полотенце, я принялась с лихорадочной быстротой обматывать им запястье Каролины. В следующую минуту подоспевшие на помощь Майкл и Лео помогли мне приподнять ее и вытащить из ванны. Они отнесли ее в спальню и уложили на кровать рядом с той, на которой лежала Филлис. Та потихоньку приходила в себя. Рывком вытащив из-под горничной покрывало, я укутала им хрупкое,
— Может, принести бренди? — предложил Лео, с испугом глядя на Каролину. — Ах, бедняжка, бедняжка!
— Нет, нет, никакого алкоголя! — запротестовал Майкл. Все его лощеное самодовольство словно ветром сдуло. Он явно перепугался насмерть и топтался на месте, не зная, что делать. — Спиртное препятствует свертыванию крови. А у нее к тому же гемофилия. Боже мой, какое безумие! Сотворить такое! Выходит, она действительно хотела покончить с собой!
Майкл закрыл лицо дрожащими руками. У него был такой убитый вид, что в моей душе невольно шевельнулась жалость. Склонившись к Каролине, я осторожно убрала прядь мокрых волос, прилипших к ее окровавленной щеке, и бедняжка вдруг снова открыла глаза. Я попыталась выдавить из себя несколько слов ободрения, но в присутствии Лео чувствовала себя неловко. Тут дверь распахнулась, пропуская в комнату двух санитаров и врача, и я решила, что мое присутствие больше не нужно. Хью по-прежнему был в столовой — смотрел в окно и, задумчиво насвистывая, гремел в кармане мелочью.
— Не пора ли выбираться отсюда? Могу подбросить тебя до Оксфорда, если хочешь, — предложил он.
Мы вернулись в Оксфорд на принадлежавшем Хью двухместном «остине-хили». Верх машины был опущен, и сильный ветер на полном ходу бил мне в лицо. Глаза у меня начали слезиться, выбившиеся пряди волос липли к лицу. Было слишком шумно, чтобы разговаривать. К тому времени, как мы добрались до Сент-Хилари, я совершенно закоченела от холода, зато успела немного успокоиться.
— Не хочешь пригласить меня к себе? — спросил Хью, достав мои вещи из багажника.
— Нет. К тому же Мин наверняка поинтересуется, поднимался ли ты ко мне. А девчонкам только дай посплетничать.
— Тебя это так сильно волнует?
— Единственный шанс для меня помириться с Мин — быть паинькой. Это значит, что мы больше не увидимся.
— Она значит для тебя больше, чем я? — улыбаясь, спросил Хью, но я заметила, что он с трудом скрывает обиду. Похоже, это был сильный удар по его самолюбию. Но даже сейчас он был красив, как сам дьявол. Сердце у меня сжалось.
— Прости…
— Это что — своего рода шантаж, да? Хочешь, чтобы я пал на колени и признался тебе в любви? Или умолял в знак прощения позволить мне поцеловать край твоего платья?
— Боюсь, это не поможет. Спасибо, что подвез. Пока, Хью.
Подхватив вещи, я вошла в дом. Хью окликнул меня, но я не обернулась. Добравшись до своей комнаты, я разобрала вещи, переоделась, потом выбросила из вазы засохшие цветы. Вокруг стояла тишина. До конца каникул оставалось еще десять дней, и большинство комнат по соседству с моей пустовало. Я сделала себе кофе и уселась за работу, собираясь закончить эссе о творчестве поэтов метафизического толка. Сначала я прочла несколько стихов Марвела, потом поточила карандаш и достала из пачки стопку бумаги. «Общество ранит, уединение лечит», — продекламировала я, обращаясь к самой себе. И вдруг на меня навалилось такое отчаяние, что, уронив голову на руки, я расплакалась как ребенок.