Дом правительства. Сага о русской революции. Книга вторая. В доме
Шрифт:
Он идет через толпу заключенных, «как в Москве по своей квартире». Он знает, что они преображаются трудом, и благословляет их словом «товарищ». Они отрекаются от «соцвредного» прошлого и обещают трудиться еще усердней. «И в тот же день они назвались ударной бригадой имени пятилетки и вместо обычных двухсот – вынули восемьсот кубов грунта» [91] .
Новый мир рождается в лагере. Или лагерь порождается новым миром. Строительно-творительные романы не чужды иронии. Все вышли из «Медного всадника», и все сочетают оду новому граду с плачем о его жертве.
91
Беломорско-Балтийский канал имени Сталина, с. 339–340.
На стройке работали комсомольцы. Они знали, что они делают: они строили гигант. Рядом с ними работали раскулаченные. Их привезли издалека: это были рязанские и тульские мужики. Их привезли
Они были похожи на погорельцев. Называли их «спецпереселенцами». Они начали рыть землю: они строили земляные бараки. В бараках было тесно и темно. Утром люди шли на работу. Вечером они возвращались. Кричали дети, и все так же измученные бабы приговаривали: «Нишкни!»
На осиновских рудниках работали заключенные: они добывали уголь. Руда с углем давала чугун. Среди заключенных был священник Николай Извеков, тот, что перед смертью причастил мать Коли Ржанова. Когда Извекова вычистили из санитарного треста, он начал проповедовать «близость сроков». Он переписывал послания апостола Павла и продавал списки по пяти целковых. Он также служил тайные панихиды по усопшему государю. Его послали в концлагерь сроком на три года. Он грузил в шахты уголь. Рядом с ним работал Шурка-Турок. Шурка прежде торговал кокаином. Извеков говорил Шурке: «Нечестивцы будут брошены в озеро, кипящее огнем и серой» [92] .
92
Эренбург, День второй, с. 45.
Великие стройки социализма были исправительно-трудовыми лагерями и – для некоторых – вратами ада. На Днепре «рабочие с ломами, с лопатами, группами и в одиночку возились среди камней около тросов, около вагонеток, около железных коробов». На Соти «число рабочих сокращалось: оставшимся тридцати оставалось всего по сажени пространства для работы». На Мизинке «ковш поднимался, гальки сухо пересыпались в открытую пасть бетономешалки, а сверху, выделяясь автоматически, подобно слюне из слюнной железы, брызгала вниз на гальку тонкая струя воды. Тем временем в ковш засыпалась уже другая пища: ящик промытого песку и третья часть бочки цемента. Опять, поднимаясь, ковш опрокидывал сыплющуюся массу в бетономешалку, и пасть пережевывала гальку с песком» [93] .
93
Гладков, Энергия, с. 68–69; Леонов, Соть, с. 267; Шагинян, Гидроцентраль, с. 173.
«Это – как сотворенье мира», – писала комсомольская невеста сомневающемуся Володе Сафонову. – Все вместе: героизм, рвачество, жестокость, благородство». Сотворенье мира требует жертв; жертвы сопряжены со страданием; страдания порождают сомнения (подобные тем, которыми мучились Свердлов и Воронский). Володя Сафонов не одинок. «На собрании заранее известно, кто что скажет. Надо только заучить несколько формул и несколько цифр. Но говорить так, как говорят люди, то есть ошибаясь, косноязычно, с жаром, говорить о своем, личном они не умеют… Но ведь они – строители новой жизни, апостолы, призванные вещать, диалектики, неспособные ошибаться». Когда инженер Бураго говорит, что не сможет войти в новый мир, потому что помнит Икара и Вавилонскую башню, что он имеет в виду – что он слишком стар или что новому Адаму предстоит узнать цену гордыни? [94]
94
Эренбург, День второй, с. 116.
Бураго – честный строитель, но даже у злонамеренных есть искренние убеждения и серьезные аргументы. Скользкий американец в романе Катаева «Время, вперед!» любуется панорамой строительства Магнитогорска и вдруг видит в траве старый лапоть.
– С одной стороны – Вавилон, а с другой – ляпоть. Это парадоксально.
Налбандов сказал еще раз упрямо:
– Здесь будет социалистический город на сто пятьдесят тысяч рабочих и служащих.
– Да, но разве от этого человечество сделается счастливее? И стоит ли это предполагаемое счастье таких усилий?
«Он прав», – подумал Налбандов.
– Вы не правы, – сказал он, холодно глядя на американца. – У вас недостаток воображения. Мы победим природу и возвратим человечеству потерянный рай [95] .
95
Катаев, «Время, вперед!», с. 404–405.
Скользкий немец из «Золотого теленка» рассказывает историю о комсомольских Адаме и Еве, которые идут в «московский рай» (Парк культуры и отдыха), садятся под дерево, срывают ветку и вдруг понимают, что они созданы друг для друга. Вскоре у них рождаются два сына.
– Ну, и что же? – спросил Лавуазьян.
– А то, – гордо сказал Гейнрих, – что одного
96
И. Ильф, Е. Петров, Золотой теленок, http://az.lib.ru/i/ilfpetrov/text_0140.shtml
Гейнриху отвечает сам Великий комбинатор. Вечный жид никогда больше не будет скитаться по земле, говорит он, потому что в 1919 году он решил временно уехать из Рио-де-Жанейро, где разгуливал в белых штанах под пальмами, чтобы посмотреть на Днепр. «Он бывал везде: и на Рейне, и на Ганге, и на Миссисипи, и на Ян-Цзы, и на Нигере, и на Волге. И не был он только на Днепре». Но до Днепра он не доехал, потому что на румынской границе его поймали петлюровцы и арестовали за контрабанду.
– Жид? – спросил атаман с веселым удивлением.
– Жид, – ответил скиталец.
– А вот поставьте его к стенке, – ласково сказал куренной.
– Но ведь я же Вечный! – закричал старик. Две тысячи лет он нетерпеливо ждал смерти, а сейчас вдруг ему очень захотелось жить.
– Молчи, жидовская морда! – радостно закричал чубатый атаман. – Рубай его, хлопцы-молодцы!
И Вечного странника не стало [97] .
97
Там же.
Остап Бендер выигрывает спор. Вечный жид перестанет скитаться с приходом тысячелетнего царства; тысячелетнее царство начнется на великой стройке в пустыне; поезд, на котором едут участники спора, увозит их из мира вечного возвращения. Но так ли это? Остап, нагруженный контрабандой, переходит румынскую границу в надежде добраться до Рио-де-Жанейро. Пограничники ловят и избивают его. Но не убивают. Вечный жид продолжает скитаться по земле: «Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы» [98] .
98
Там же.
Остапа нельзя уничтожить (его уже один раз убивали), но Остап – безродный космополит в погоне за золотым тельцом и белыми штанами. Иван Бабичев, бог кровати и брат главного башнестроителя, Андрея Бабичева, стоит у самых истоков вечного возвращения. «Не трогай подушек наших! – говорит он брату от имени человечества. – Наши еще не оперившиеся, куриным пухом рыжеющие головы лежали на этих подушках, наши поцелуи попадали на них в ночи любви, на них мы умирали, – и те, кого мы убивали, умирали на них. Не трогай наших подушек! Не зови нас! Не мани нас, не соблазняй нас. Что можешь ты предложить нам взамен нашего умения любить, ненавидеть, надеяться, плакать, жалеть и прощать?» [99]
99
Олеша, Зависть.
Иван – «чародей» и, возможно, шарлатан. Его собственная подушка бездомна, а его странствия кончаются в кишащей клопами кровати Анечки Прокопович. Но в русской литературе есть испытание сомнением, которое всякий читатель сочтет законным. Что, если ребенок, ради которого «положены были беспримерные жертвы», умрет, не дожив до конца строительства?
Платоновская Настя, «фактический житель социализма», простужается во время ликвидации кулачества и умирает на стройке. Ее хоронят в основании вечного дома. Но «Котлован» – строительный роман, ближайший к «Медному всаднику» по степени двойственности, – не был опубликован в годы первых пятилеток. «Соть» Леонида Леонова вышла в 1929 году и была признана несовершенным, но подлинным изображением социалистического строительства. В одной из ключевых сцен романа на стройке гибнет человек. «Инженеры испытали странное и виноватое томление: убитый оказался девочкой, и, судя по росту, ей было не более одиннадцати. К голым ее коленкам пристала комковатая грязь. Несчастье по нелепости своей походило на убийство». Начальнику строительства Увадьеву «показалось, что он опознал в убитой ту, с которой втесную была связана собственная его судьба. Из непонятной потребности он спросил, как ее зовут; ему сказали, что Полей» [100] .
100
Платонов, Котлован; XVI съезд ВКП(б), стенографический отчет (M.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1935), с. 500; Леонов, Соть, с. 175–176.