Дом преподавателей, или Бегство из рая. Часть 1
Шрифт:
Наивность благополучных детей сохраняла нас от многих порочных чувств и, прежде всего, – от чужой зависти. К тому же дух общности все еще витал в наших дворах. Да, собрать воедино большой двор он уже не мог. Но заразить дворовым патриотизмом и идеалами дружбы без социального разделения – пока еще мог.
И именно этот дух встал между нами и новой эпохой – обогащения и разделения. Сам факт, что мы проводили все свое свободное
Почему родители ничего не чувствовали? Ведь в их жизни тоже были свои дворы и деревни. Потому что война смешала все их узкие союзы и раздавила их одной большой и ужасающей общностью. Война не спрашивала и не требовала ни патриотизма, ни служения идее – она просто брала свое – убивала и калечила. Война оголила их и перечеркнула их принадлежность чему-либо, кроме нее самой. И это сделало их открытыми, незащищенными перед любой социальностью, которая приходила в дальнейшем к ним в жизни.
К тому же лозунг обмирщения и обогащения казался таким естественным. Четыре военных года принуждали идею к уходу из повседневности.
Идея, оставляя мирское, обрела новую черту – она теперь могла казаться навязываемой, искусственной, придуманной. А следом появилось понятие естественной жизни. Естественное логично проложило дорогу романтизации повседневности – 60-м годам. По всей толще советской жизни начались мелкие и крупные столкновения между заново открываемыми или новыми естественными общностями и идеей. Школа – двор, институт – студенческое братство, работа – увлечения, походы и туристские костры, колхоз – деревня, комсомольская организация – дружба, долг – любовь, бюрократ – научный работник, беззаветно служащий науке и прочее.
Из-под тяжкого спуда войны стало доставаться многое другое. И дворовое, «арбатское», – в том числе. Хотя последнее скорее – расставание, плач о несостоявшейся обычной человеческой жизни. Война, отодвинув идею, оголила и все эти простые возможности. Первая любовь, погибшие одноклассники, мирная довоенная жизнь…
Наш двор в 50-е годы оказался в межвременье. В 20–30-е
На смену связке я – семья – государство уже к началу войны пришла другая связка: я – государство. Которая стала главной для детей, родившихся после 1920 года.
Именно эта связка, прежде всего, и передавалась родителями детям, родившимся после войны. Семья – это лишь промежуточное звено, самое важное – это твои отношения с государством, начинающиеся очень рано, еще с детского сада. Таким образом наши отцы передавали нам свободу от себя, стремясь одновременно передать нас государству, в чьих руках находились они сами.
Украина. Первая любовь. Часть 1
Мы сняли две маленькие комнаты в домике на зеленой улице в местечке под названием Остёр в Черниговской области. Первым делом бабушка бросилась меня кормить. Но и без всякого принуждения у меня через пару недель открылся зверский аппетит. Я мог запросто съесть яичницу из пяти-шести яиц из-под домашних кур и заесть здоровенным куском хлеба с салом (сало там продавали в таких небольших брикетах, похожих на сливочное масло, в шуршащей бумаге, посыпанное крупной солью). Бабушка ходила на городской рынок и покупала свинину на косточке. А на полдник и ужин я выпивал галлоны домашнего молока и заедал творогом со сметаной. Уж не говоря о том, что у хозяина нашего домика был роскошный сад, и там росло все, что могла дать черниговская земля.
Когда в отпуск приехал отец, мы обедали за столом в саду, и мама подала ему большущую тарелку борща. Отец взял в руку ложку, и тут ему в тарелку со свистом, прямо, как граната, залетела огромная груша, упавшая с дерева. Весь борщ оказался у нас на одежде и лицах. Мы попадали со скамеек со смеху, особенно увидев испуганно-удивленное лицо отца, который сразу не понял, в чем дело. Долгие годы в нашей семье бытовала присказка: «Что такое Остёр? Это место, где груши падают в борщ».
Конец ознакомительного фрагмента.