Дом с крышей в стиле рококо
Шрифт:
Но строгал и строгал. Пятьдесят лет он работал бесплатно, этот ганеф.
— Янкл Дудл, — спросили мы, — зачем вы гнёте спину бесплатно, Янкл Дудл?
— Я хочу, чтобы евреи жили всегда, — ответил он.
— Мы не против, — сказали мы, — но почему только у нас?! Мы уже пожили. Евреи живут всюду. Посмотрите, как они мучаются в Польше.
— В Польшу я не хочу, — сказал Янкл Дудл.
— Поезжайте в Австралию, на острова Зеленого Мыса, в Свизиленд — евреи всюду! И всюду хотят
— Кто в 300 лет меняет местожительство? — спрашивает Янкл Дудл, — вы читали о таком в Торе? Мне здесь нравятся липы, мне здесь нравится небо и мне здесь нравятся идн — я не буду менять местожительство.
Так сказал Янкл Дудл, чтоб он сгорел.
Становилось невмоготу.
И тогда мы решили поменять ему местожительство.
Вдруг мы снова начали подносить ему штрудл и в один из кусочков кое-что подложили, не бойтесь — не то, чтоб он умер, а то, чтоб он заснул. И повезли его в Одессу.
Всё местечко провожало спящего Янкеля, несмотря на его храп.
Мы прибыли в порт. Там стоял всего один корабль. Он шёл в Норвегию. Мы умоляли капитана изменить курс, взять Янкеля и изменить курс.
Капитан отбивался, но мы надавали ему столько кур, столько штрудл, столько отложенного на всякий случай на “чёрный день” — что он взял курс на Хайфу.
— Только учтите, — сказал он, — у меня нет разрешения на вход в порт.
— Не заходите, — сказали мы, — бросьте его в омут. Он выплывет.
Мы решили отправить Янкла в Израиль. Там ножи, там бомбы, там жара — пусть евреи там живут вечно…
Всё это произошло сегодняшней ночью, милостиый пан, всё местечко спит, да и я еле стою на ногах… Ах, какие у вас часы, всю жизнь мечтал о таких часах, все 311 лет… У нас было бессмертие, но у нас не было таких часов. Я бы с вами обменялся, но бессмертия больше нет. Я скоро умру, господин Лурия. Мы все умрем, все — и всё останется. Вы даже не представляете, сколько можно накопить за триста лет, даже если вы нищий.
У меня всё в земле, за домом, под малиновым кустом, всё в земле и некому оставить. Вы понравились мне, мсье Лурия, вы слушали меня, как сын. Держите, вот адрес! Как только я умру…
— Нет, нет, — Лурия замахал руками, — что вы!
— Смешно отказываться, там ничего нет — каких-то три кило двести граммов.
— Чего “три кило двести граммов”?!
— Золота. Гроши… Я же прожил триста одиннадцать и всего три кило. Курам насмех! Прошу вас, не обижайте старика, возьмите. Как только я окочурюсь, приходите по этому адресу. С лопаткой.
— Три кило мне?! — Лурия вскочил, — не может быть и речи!
— Тогда его заберут ганефы. Вы хотите, чтобы золото забрали ганефы?
—
— Что “но”? Сколько я протяну? У меня 14 смертельных болезней! Вы мне обещаете?
Лурия вдруг понял, что это дар Б — га. Это его благодарность за все годы трудов, за сотни рассказов, которые Лурия писал за сранные гонорары, на которые он не мог купить любимой своей даже вонючего ожерелья. Сейчас он ей подарит, сейчас он ей купит… дом с крышей в стиле рококо!
Он всегда верил в закон компенсации, он знал, что Б — г в конце концов наградит его. И вот, наконец, на сорок седьмом году путешествий, в вонючей дыре, в каком-то Мухосранске!..
Слёзы выступили на его глазах.
— Ну вот и хорошо, — произнёс старик, — не потеряйте адрес.
Лурия был растроган, он не знал, как отблагодарить Шимена. Вдруг он сорвал с руки часы и начал надевать их на запястье старика.
— Зачем? — кричал тот, — к чему мне часы?! Я должен умирать. Вы думаете — там я буду интересоваться “который час”? Время остановилось для меня, уважаемый.
Старик сопротивлялся. Лурия пытался застегнуть браслет.
— Возьмите, прошу вас!
— Ни в коем случае! — шумел Шимен.
— Если вы не возьмете, — вдруг заявил Лурия, — я не возьму ваш клад!
— Это другой коленкор, — вдруг согласился Шимен и поправил часы на запястье. Только вы не тяните — золото уходит в землю. Дайте-ка я вам нарисую план. Вот мой дом, сразу за ним, налево — куст малины — осторожно, не поцарапайтесь, и сразу под ним… Значит, я умираю 29–го, в ночь на тридцатое вы должны быть здесь.
— Откуда вы знаете, что 29–го?
— Четырнадцать смертельных! Ёжику ясно — 29–го!
Лурия сжало горло.
— На 200 граммов золота я издам все свои книги, — произнёс он, — а на три кило поставлю полнометражный художественный фильм.
— В добрый час.
— И посвящу его вам, — закончил Лурия.
— Зачем? Я его уже не увижу. Ведь он выйдет после 29–го? На всякий случай, если кто-то придерётся, я вам оставлю завещание.
Он взял мятый лист со стола, помазал языком химический карандаш и начал выводить:
ЗАВЕЩАНИЕ
«Я, Шимен Шнер, завещаю свой клад — 3 кило 200 граммов золота — три он написал также прописью — уважаемому мсье Лурия».
И подписался.
— Сейчас только заверю.
Из кармана брюк он достал какую-то печать и шлёпнул.
— Теперь всё в порядке.
Посреди круглой печати красовался магендавид, по окружности было написано “ШИМЕН ШЕР, 311 ЛЕТ”.