Дом с видом на Корфу
Шрифт:
Я в Иерусалиме второй раз. Впервые сподобилась побывать здесь вместе с матушкой игуменьей и сестрами любимого моего Черноостровского монастыря, что стоит в городе славном малоярославце. Ох и крутило меня тогда. Главное, никак не могла смириться.
– Ну почему, – кричала я мужу (а кому еще могу я кричать?), – почему я, взрослая, самостоятельная тетка, должна подчиняться чужому капризу?
А дело обстояло так. Жили мы, матушкиными стараниями, в Горенском монастыре. Это довольно далеко от старого города, и чтобы добраться до него, нужно было пользоваться такси. Пустяк, казалось бы? Но матушка, которая не впервые путешествовала
Выйдя из ворот, я демонстративно набрала номер такси по вызову. Машина появилась практически сразу. Мы сделали ручкой честной компании и забрались в прохладный салон. Прытко, как школьник, сбежавший с урока, я выскочила из такси, едва машина остановилась у Яффских ворот. За мною, расплатившись, вылез и муж.
Я немедленно захотела пить, ватрушку и новую шляпу. мы подошли к лавке, где два вертких парнишки давили в стеклянной колбе шершавые гранаты. Я взяла в руки стакан, полный венозно-красного сока, а муж рассеянно полез в карман. Потом в другой. В третий. Короче, кошелька не было. В нем, надо признаться, лежали, обращенные в наличность, все деньги на поездку, карточки и документы.
Мелочь на обратный путь в монастырь наскребли по карманам. матушка только головой покачала, глядя на наши смиренные лица, с которыми явились мы под ее светлые очи. Вот такая история. Хоть в патерик записывай.
Но теперь-то я ученая.
Первым делом у меня перестал работать телефон.
– Это для того, – назидательно сказала дочка Аня, – чтобы ты сосредоточилась на паломничестве. (Сама-то, между прочим, вечерами торчала
«Вконтакте».)
Потом один за другим начали развязываться узелки. новые друзья, как бы между прочим, щелкали сгустившиеся перед отъездом проблемы.
Вот, например, я давно хочу, чтобы моя книжка появилась в Финляндии, и никак не могу найти издательство. Переживаю.
Сосед вынул из сумки журнал «фома» и помахал в воздухе блестящей белой обложкой с красным пасхальным яичком:
– Как вы думаете, где мы эту красоту издаем? Правильно, в Хельсинки! Вот вернемся – сосватаем и вашу книжку.
Задумала я снять фильм про питерские храмы и их прихожан, но самой не справиться, нужен знающий консультант.
– Я сама найду тебе героев, – улыбаясь, предложила Наташа Родоманова.
Мне хорошо знаком ее голос. Моя мама, которая в силу возраста передвигается мало, в пасхальную ночь смотрит по телевизору службу из Петербурга. Я всегда остаюсь дома с мамой, и мы вместе слушаем, как Наташа ведет трансляцию из Казанского собора. Голос знаю, а саму ее, во плоти, увидела впервые. Плоть вполне под стать голосу – жаль, что во время трансляции ведущих не показывают.
– А это все для того, – поучает меня моя образованная дочь, – чтобы ты не суетилась, а во всем привыкала полагаться на волю Божью.
–
– Мама, ну что ты все переводишь на пустяки!
– У меня самого, в смысле чудес и искушений, – Сергей деликатно уводит разговор от неприятной темы, – паломничество началось еще до отлета на Святую землю. Вечером схватился – нет паспорта. Три часа искал, уже почти отчаялся, нашел все-таки во внутреннем кармане куртки. Утром – продолжилось. Такси, которое с вечер а заказали, не пришло. Якобы пробило колесо. Ждал, препирался с диспетчерами. Махнул рукой и поехал на своей. Еле-еле успел. Спасибо, отец Виталий сумел договориться, чтобы меня после окончания регистрации все-таки посадили на рейс.
Становилось жарко. мы стащили с себя сначала куртки, потом свитера и кофты с длинными рукавами. Кстати, заметила недавно, что сложился типичный наряд православной прихожанки: длинная свободная юбка, в цветок или широкую полоску, нарядная светлая блузочка, туфли на низком каблуке, чтобы ноги не уставали стоять долгие службы, и легкий шарф – именно шарф, а не платок, элегантно переброшенный одним концом за плечо. Очень красиво. мы с Анютой, как всегда, выпадаем. Ребенок строг. Белый верх, черный низ. Тугой платок. А я – как придется: джинсовая юбка, свитерок навыпуск, шарфик сползает на затылок. И обе в кроссовках.
Итак, мы ускорили шаг.
Впереди нашей группы двигался, перепрыгивая через плоские ступеньки, экскурсовод по имени Павел, замыкал шествие отец Василий.
Мы шли по Виа Долороса.
Ух, как припекало. Как нестерпимо жгло солнце, как хотелось пить и сохли губы, как кричали торговцы водой, жаля барабанные перепонки своими высокими истошными голосами, как резок был и прян запах жел-того шафрана, как тянуло забиться в узкую полоску тени, ползущую от низких домов с террасами… Проклятый город Ершалаим! Стоп, хватит.
Мы сгрудились у второй станции. Темница, где уже осужденный, уже подвергшийся бичеванию Господь ждал исполнения свой судьбы. Крутая лестница спускается вниз, в узилище. Каменный мешок со скамьей. Сырой, гнилостный запах. Ступени ведут еще ниже: камера, где сидел Варавва и тот, другой, благоразумный разбойник. налево от входа – греческий храм, небольшой, группа набивается впритык. Владыка Георгий служит молебен, и гулко звучат его слова.
– Сейчас вы пойдете по крестному пути Господа нашего, Иисуса Христа, – говорит он, обернувшись к нам грустным лицом. – Пусть этот путь откроется перед вами, как вся ваша жизнь.
Народу на улице – как на демонстрации. Мусульманки в длинных тяжелых пальто и хиджабах, по-пушкински кудрявые эфиопы в белых, как простыни, бала-хонах, лощеные иудеи с витыми пейсами, туристы в шортах. Как таран, несут наперевес огромный крест бразильцы. Поют сосредоточенно. Пряча руки в широкие рукава, – неужто замерзли? – пробегает стайка монашек. Шагает энергично русский батюшка, за ним – выводок круглолицых тетенек в платках. Скользит сквозь толчею длинноволосый босой монах, красавец писаный. Кричат зазывалы, у серебряной лавки, где лежат навалом узконосые кувшины и пыльные лампы Аладдина, торгуется семейство американцев, толстый араб крутит веретено с кебабом, пахнут ванилью сладости, и льется холодный лимонад. Роскошные ковры и молитвенные коврики, жемчужные нити, гребни из оливкового дерева, библейское масло – нард – и перламутровые радужные раковины.