Дом с золотыми ставнями
Шрифт:
– Терпимо…
– Почему ты подумала, что я могу быть из рода кузнецов?
– Потому что я знаю, о чем ты молчишь. Потому что в тебе есть сила и достоинство. Но истинная сила не терпит неволи, а ты невольник. Ты не свободен, и это не дает тебе покоя ни днем, ни ночью, твоя несвобода колет, как гвоздь в сапоге, и горчит во рту даже тогда, когда ты собираешься залезть девчонке под юбку.
– Я не собирался лезть к тебе под юбку.
– Врешь! – рассмеялась я.
– Много ты об этом знаешь?
– Не очень.
– И
– Верно. Только тут большого ума не надо, чтобы догадаться. Ты именно хотел устроить меня поудобнее и залезть под юбку.
Смех разобрал, когда он сказал немного сконфужено:
– Я ждал, когда ты меня об этом попросишь.
– Ну, жди! Мои сломанные ребра напомнили тебе, что я – побитая рабыня, а ты…
Хватит или еще?
– Хватит, – отозвался он неожиданно устало. Его рука лежала как раз поверх моих переломов и не делала попытки ни подняться, ни опуститься.
– Охотку сбило?
– Как холодной водой, – признался он. – Я испугался, когда тебе стало плохо.
Скажи, ты в самом деле колдунья?
– То, что я умею, не колдовство, а баловство.
– Но ты можешь много.
– Это каждый раз мне дорого стоит. Не рассчитывай, что я смогу заколдовать хозяина и он выпишет нам отпускные. Лучше копи свое серебро, откупишься по закону.
– Ты об этом тоже догадалась?
– Трудно, что ли?
Он замолчал надолго, дыша мне в щеку, а когда заговорил, то совсем о другом.
– Рано утром я уезжаю вместе с хозяином в Санта-Клару. Сеньор вернется недели через три, а я не задержусь так долго. Будь осторожна: пока хозяина нет, тут много власти берет чертова вдовушка. Хозяин не ставит ее ни во что, так она без него отыгрывается на слугах, и майораля прибрала к рукам. Если вдруг случится что-то, скажи Давиду, что я скоро вернусь. Но тетку этим не успокоить. Ты знаешь Ма Обдулию?
– Не видала ни разу, хотя слышала много.
– Вдовушка побаивается ее не на шутку. Я увижу ее и скажу, чтобы пришла к тебе сюда. Она великая унгана, она может тебе помочь и научить многому.
А я вернусь дней через десять. Что привезти тебе с ярмарки? Тебе нужны гребень и зеркальце, и серьги, чтобы не зарастали дырочки в ушах, и браслеты, чтоб не было видно рубцов на запястьях.
– Гром, эй, Гром, а ты уверен, что за это что-нибудь получишь?
И снова он был смущен.
– Мне не нужно от тебя ничего, что ты сама не хотела бы дать мне, -вымолвил он, все так же неподвижно держа ладонь напротив сердца.
– Врешь, опять врешь, братец. Но ты не нарочно. Тебе хочется столько сразу, что кажется, будто не хочется ничего.
– А тебе?
Тут сердце у меня подпрыгнуло, ударив в его ладонь, потому что ответить сразу я была не в силах.
– Разве не знает каждый лукуми, что связываться с дочерью кузнеца опасно? Я могу навлечь несчастья и даже смерть. Зачем тебе нарушать свое спокойствие?
Подумай-ка,
Факундо наклонился ниже, провел губами по щеке, коснулся уха и в самое ухо прошептал:
– Завтра утром, когда мы двинемся в путь, выйди, чтоб я мог посмотреть на тебя перед дорогой. Подожди меня. Я, правда, слишком много хочу сказать и слишком мало могу сказать. Но я буду думать о тебе все время и, может быть, к возвращению найду все нужные слова. А теперь отдыхай!
Неслышно поднялся и вышел, словно растворившись в ночи.
На другое утро в суете и бестолочи проводов я едва различила с веранды на дороге, где табун уже поднял пыль столбом, могучую фигуру на могучем вороном; а вскоре и конь и всадник скрылись в пыльном облаке.
Когда наступило время отдыха, вернулась в каморку с намерением отоспаться после почти бессонной ночи. Не тут-то было.
На порожках сидела, степенно беседуя с Саломе. грузная, лилово-черная старуха в ярких бусах, в пунцовом платке. Саломе, увидев меня, торопливо поднялась.
Старуха – конечно, это была Обдулия – блестела на меня глазками, маленькими, как бусины, и острыми, как буравчики. Я чинно приветствовала унгану.
– Будь здорова и ты, – сказала она наконец, – ишь, шустра! По парню сохнут чуть не все негритянки в усадьбе, а ты едва явилась и сама его присушила!
Думаешь, тебе это даром сойдет?
– Ах, Ма Обдулия, он ведь такой здоровенный, неужто не хватит на всех? В наших краях такой мужчина, как он, имел бы десяток жен.
Старуха долго смеялась, колыхаясь всем обширным телом.
– Ой, скромница, ой, уморила! Ты не знаешь наших баб, им кусочка мало, им подавай целиком… даже если могут подавиться. Гром был прав, на тебя стоило посмотреть. Будить среди ночи, правда, не стоило, но я на него не в обиде.
Разденься, и я посмотрю, что у тебя болит.
Я слышала шорох за дверьми, но не придала ему значения. Однако через несколько минут дверь без стука открылась, и вошел майораль Давид. Тогда-то я догадалась, что около дверного косяка отирался Натан и что у него, верно, ноги зачесались, когда увидел, с кем я говорю – так бедолага припустил через двор к флигелю, где располагалась контора.
Я едва успела прикрыться: Обдулия затягивала меня в какое-то подобие корсета из плотной дерюги.
– Тебе не сделали хорошей повязки, – объяснила она, – потому-то ребра и не срастались так долго.
– Какого черта ты тут делаешь? – спросил мулат, вертя в руках неизменную плетку.
– Привозила на кухню сыр, свежие сливки, творог, сеньор майораль. Пока малыш Мигель разгружает тележку, зашла помочь бедной девочке. У нее, видите ли, ребра переломаны, так что ей не под силу поднять даже утюга. Надо полечить, а то какая же из бедолаги работница!