Дом шалунов
Шрифт:
Весть о том, что Алек — царь, быстро разнеслась по всему пансиону. Все узнали и поверили. В темном лице Алека, в его глазах, в его чертах лица, резких и своеобразных, в его походке, в его способе говорить, в его повелительном рте — было что-то такое, что уже давно выделяло его среди товарищей. Поверить было тем легче, что еще недавно директор во время урока рассказывал мальчикам о Кавказе, о кавказских землях, кавказских царствах, царях и царевнах.
— Да, Алек царь, несомненно, царь, — решили все и сразу стали к нему относиться
Когда Алек появился в спальне вместе с Котей, взоры всех мальчиков направились на него.
Алек, не подозревая, что его тайну знают уже другие, преспокойно уселся на кровать и стал снимать сапоги.
— Не помочь ли тебе, Алек? — раздался вдруг десяток голосов. И не успел Алек еще ответить, как все мальчики бросились к нему: одни схватили его за одну ногу, другие уже принимались стягивать сапог с другой. Но Алек, хотя и царь, буркнул громко на всех:
— Оставьте! — и предпочел сам снять свои сапоги.
В это время к нему подошел Вова Баринов и предложил ему своих жуков и лягушек, а Павлик Стоянов — тетрадку с собственными стихами. Тото и Ноно Вогурины, два близнеца, угостили Алека пирогом, оставленным от обеда, а Гога Владин поднес ему свой коврик.
Алек блаженствовал. Кому не приятно получать подарки и есть пироги, оставшиеся от обеда?
Котя сидел все это время на своей кровати и внимательно смотрел на Алека. Он видел, как Алек ел пирог, как ему подносили подарки.
«Хорошо быть царем, — подумал Котя. — Вот бы и мне тоже».
И вдруг, точно воспоминанием, в голове мальчика выплыла странная картина: уютная, светлая комнатка, ковер на полу, детская кроватка и голубое одеяльце на ней. В кроватке лежит он, Котя, а на краю кроватки сидит она, та прекрасная молодая женщина, у которой такие нежные руки и которая поет таким сладким, чудным голосом. Точь-в-точь царица. Нешто такие бывают всамоделешные барыни? — подумал Котя. — И то, должно статься, царица она, а я, поди, царевич, а может, тоже, пожалуй, чего доброго, сам царь!
Хотя Котю и учили ежедневно говорить правильно «по-господски», но в мыслях он все же выражался по-своему, по-крестьянски. Это казалось мальчику куда легче и приятней.
Котя представил себя царевичем, о котором им читал недавно сказку директор, тем самым царевичем, которого украли у матери-царицы и повезли по белу-свету.
И не помня себя, он соскочил с кровати, ворвался в толпу мальчиков и закричал благим матом на всю спальню:
— Слушай, братцы! Я тоже царь! Право же царь, как Алек. Верно слово! Умереть мне на сем месте! И кроватка у меня была царская, и голубое одеяльце, и ковер. Все царское! Право слово, верно! Не вру!
Мальчики вытаращили глаза на Котю.
Павлик Стоянов не выдержал и первый расхохотался. За ним остальные.
Дружный хохот пансионеров огласил спальню. Смеялись громко, весело, смеялись несколько минут.
Но вот
— Какой же ты царь? Ты просто мужик сиволапый!
— Что ты сказал?! — крикнул Котя.
Тут случилось нечто совсем неожиданное. Котя прыгнул на спину Гоги и стал его «тузить». Гога заревел.
В этот вечер у дверей спальни стояли в наказание два мальчика в длинных ночных сорочках. Это были Гога и Котя. Один за то, что дрался, другой за то, что довел до драки Котю.
Простояли они целый час, пока не пришел сам директор и не простил обоих. Котя быстро забыл обиду и даже пожелал Гоге спокойной ночи. Но Гога отвернулся и прошипел:
— Подожди, я тебе еще покажу что такое драться! Я тебе за все отплачу, мужик!
И злобно взглянув на Котю, Гога пошел к своей постели.
Всю неделю шел дождь. Стояла холодная, совсем не летняя погода, хотя лето еще не было на исходе.
Мальчики сидели в беседке, в углу сада с окнами на проезжую дорогу.
В противоположном углу беседки сидел Карл Карлович и читал газету. Ему было, очевидно, холодно, потому что он поминутно покрывал носовым платком дыру в парике.
— Ему очень холодно, — проговорил Алек, указывая товарищам на беднягу-немца.
— Да, это верно! Ты прав, Алек, — произнес Арся, — ему очень холодно, должно быть.
— Когда мы вырастем и потеряем наши волосы, у нас будет лысина, мы будем тоже чувствовать холод, — с комической задумчивостью проговорил Павлик.
— Надо ему достать новый парик без дырки! — радостно вскричал Вова так громко, что Кар-Кар испуганно поднял на него глаза. — Владимир Баринов. Ты глуп, как тулуп. — Сострил Витик Зон.
— Виктор Зон, вы забылись! Грубостей нельзя говорить — дернул его за фалдочку куртки Антоша Горский.
— Бедненький, какой он синий. Ему ужасно холодно, — произнес Миша Своин, самый маленький пансионер, указывая глазами на Кар — Кара.
— Откуда бы ему раздобыть парик, а? — сказал Бобка Ящуйко.
— Надо ему купить парик или даже не купить, а собрать денег на покупку. Деньги положить на столе в комнате Кар-Кара и пусть Зон, — он один еще пока умеет писать по-немецки, — пусть Зон напишет: «Кар-Кар, купите себе, пожалуйста, новый парик. Деньги эти вам принес орел с неба».
Все это Павлик Стоянов проговорил скоро-скоро, захлебываясь, боясь, чтобы ему не помешали кончить.
— Да, но откуда достать денег?
Мальчики переглянулись и все, как по команде, полезли в карманы. У «царевича» нашлась всего копейка, у близнецов Тото и Ноно — по две, у Павлика — вместо денег свисток, у Коти — краюшка хлеба, у Бобки — кусок сахару и старое стальное перо, у Арси — перочинный нож, три копейки и мертвая лягушка, у Вовы Баринова — четыре майских жука и крошечный слепой, но живой мышонок.