Дом шелка. Новые приключения Шерлока Холмса

Горовиц Энтони

— Я очень сильно это подозревал. Чтобы безграмотный ребенок прятал у себя под матрацем сложенный рекламный листок? Как-то мне в это не верилось. Как сказал наш покойный друг Гендерсон, уж больно легко мы берем наживку. Я начинаю постигать методы нашего противника.

— В смысле?

— Чтобы найти меня, они использовали вас. На Холборнском виадуке за вами следили не полицейские. Это были люди нашего противника. Именно они подбросили вам якобы неопровержимую улику, надеясь, что вы все равно меня найдете и передадите листок мне.

— А как же название? «Дом чудес доктора Шолкинса»? Вы хотите сказать, что он тут ни при чем?

— Мой дорогой Ватсон!

Шолкинс — не такая уж редкая фамилия. На Людгейт-серкус есть обувщик Шолкинс, в Баттерси — склад пиломатериалов Шолкинса. А еще вполне подойдет и Шолкман или какой-нибудь «Шелковый путь» — лишь бы мы поверили, что подбираемся к «Дому шелка». Им важно было куда-то меня выманить, чтобы избавиться раз и навсегда.

— А вы, Лестрейд? Как здесь оказались вы?

— Я здесь по просьбе господина Холмса, доктор Ватсон.

— Значит, вы верили в его невиновность!

— Ну, в этом я не сомневался с самого начала. А когда я вник в историю на Коппергейт-сквер, стало ясно, что там не сходятся концы с концами. Инспектор Гарриман сказал, что возвращался с Уайт-Хорс-роуд, где ограбили банк, но никакого ограбления там не было. Я посмотрел нашу книгу учета преступлений. Съездил в этот банк. И мне стало ясно: если Гарриман дал ложные показания в суде об ограблении банка, значит, он и перед другой ложью не остановится.

— Лестрейд пошел на риск, — вмешался Холмс. — Передать меня тюремным властям — такова была его первая реакция. Но мы хорошо знаем друг друга, хотя во многом не сходимся, часто вместе работали, и Лестрейд интуитивно почувствовал: обвинение против меня — ложное. Ведь так, Лестрейд?

— Похоже, что так, господин Холмс.

— А в душе он не меньше моего хочет положить конец этой истории и вывести подлинных преступников на чистую воду.

— Второй жив! — воскликнул один из полицейских. Пока мы с Холмсом разговаривали, полицейские осматривали двух головорезов.

Холмс подошел к лежавшему на полу Брэтби и опустился перед ним на колено.

— Вы слышите меня, Брэтби? — спросил он. Ответом была тишина, потом раздалось едва слышное завывание, будто плакал больной ребенок. — Мы ничем не можем вам помочь, но напоследок вы еще можете кое-что исправить, загладить вину перед встречей с Всевышним.

Брэтби тихонько зарыдал.

— Про «Дом шелка» мне известно все. Я знаю, что это. Знаю, где он находится… Собственно, вчера я там был, но меня встретила полная тишина. Когда там собирается народ? Спросить об этом мне не у кого, но без этих сведений не обойтись, если мы хотим положить конец этой истории раз и навсегда. Во имя спасения вашей души скажите: когда назначена следующая встреча?

Повисла долгая тишина. Во мне против воли поднялась волна жалости к этому человеку, хотя всего несколько минут назад он намеревался убить меня и Холмса, но он вот-вот испустит дух… Ведь перед лицом смерти все равны, и какое право мы имеем судить уходящего, когда ему предстоит высший суд?

— Сегодня, — сказал Брэтби. И умер.

Холмс выпрямился.

— Фортуна наконец-то взяла нашу сторону, Лестрейд, — сказал он. — Вы готовы сопроводить меня и дальше? И есть ли в вашем распоряжении хотя бы десять человек? Это должны быть люди решительные и стойкие, потому что забыть увиденное им будет непросто, — это я вам обещаю.

— Мы с вами, Холмс, — заверил его Лестрейд. — Будем действовать.

Оказалось, что мой револьвер у Холмса. Я не заметил, когда он его подобрал. Холмс снова вложил оружие мне в руку и внимательно посмотрел в глаза. Его немой вопрос был мне понятен. Я кивнул, и мы

двинулись в путь.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Дом шелка

Мы вернулись к предгорьям Хэмуорт-Хилла, в мужскую школу «Чорли Гранж». Куда еще могло нас привести наше расследование? Рекламный листок был обнаружен здесь: ясно, что кто-то положил его под матрац на койке Росса, понимая, что директор его найдет и передаст нам, а уж мы, соответственно, сами приплывем в сети, раскинутые для нас на зимней ярмарке доктора Шолкинса. Разумеется, нельзя было исключать, что Чарлз Фицсиммонс нам лгал и сам был участником сговора. Мне и сейчас трудно в это поверить, потому что он казался мне образцом нравственности: понимание своих обязанностей, забота о благополучии детей, уважительное отношение к жене, боль, с какой он встретил известие о смерти Росса. Трудно вообразить, что все это было ловким маскарадом, и я склонялся к мысли, что, если его и втянули в некий темный и зловещий замысел, это было сделано вопреки его воле либо он просто не знал, в чем замешан.

Лестрейд привез с собой десять человек в четырех отдельных экипажах. Эта вереница бесшумно поднималась по пологому холму, который, казалось, тянулся от самой северной окраины Лондона. Лестрейд снова был при револьвере, как Холмс и я, остальные его люди были не вооружены, и если нас ждало физическое противостояние, скорость и внезапность должны были сыграть главнейшую роль. Холмс подал сигнал, и экипажи остановились недалеко от нашей цели — не сама школа, как я полагал, а квадратное здание по другую сторону переулка, где когда-то строили кареты. Фицсиммонс сказал нам, что здесь устраивались музыкальные вечера, — видимо, он говорил правду, потому что у входа стояло несколько карет, а изнутри доносились звуки музыки.

Мы расположились в зарослях деревьев, где нас не было видно. Часы показывали половину девятого. Пошел снег, ночное небо извергало на землю крупные белые хлопья. Снежный покров сиял белизной; здесь, на уступе холма, было заметно холоднее, чем в городе. Боль от удара, полученного на ярмарке, постоянно напоминала о себе, она словно пульсировала в руке, да и старая рана давала о себе знать, наверное, в знак солидарности с новой… Неужели меня снова начнет лихорадить? Но я сказал себе: никакой слабости. Раз уж мы зашли так далеко, дело надо довести до конца. Холмс чего-то ждал, и я всей душой верил в правоту его суждений и готов был простоять здесь хоть до утра. Лестрейд, должно быть, понимал, что я не в лучшей форме, он толкнул меня в бок и передал серебряную плоскую фляжку. Я поднес ее к губам, отхлебнул глоток и вернул детективу. Он отер горлышко рукавом, тоже глотнул и убрал флягу в карман.

— Как будем действовать, господин Холмс? — спросил он.

— Чтобы поймать этих людей с поличным, Лестрейд, надо проникнуть туда без всякого шума.

— Мы ворвемся туда в разгар концерта?

— Это не концерт.

Я услышал перестук колес и обернулся — подъехал еще один четырехколесный экипаж, запряженный двумя ухоженными серыми кобылами. Кучер их подхлестывал, потому что подъем был крутой, земля под копытами раскисла и из-за слякоти колеса проскальзывали. Я взглянул на Холмса. В жизни не видел на его лице такого взгляда. Было в нем некое холодное удовлетворение, видимо, он понял, что оказался прав и наконец-то можно говорить об отмщении. Глаза его горели, под скулами резко обозначились темные линии — наверное, даже ангел смерти не будет выглядеть так угрожающе, когда моя с ним встреча наконец наступит.