Дом среди сосен
Шрифт:
— И деревня совсем пуста, — сказал третий немец. — Только лошади стоят...
— Немецкие солдаты находятся на своих постах. Они выполняют приказ фюрера. — Полковник неожиданно увидел на шоссе две фигуры в грязных маскировочных халатах. Он вскинул голову, схватил портфель скрюченными пальцами. — Это провокация, капитан, что же вы сидите?..
Водитель не успел затормозить. Шмелев подождал, пока машина подойдет ближе, потом быстро вскинул автомат и пустил очередь по ветровому стеклу. Он вел стволом за движущейся машиной и видел, как гильзы вылетают вверх и вправо, а за
Машина круто вильнула, правое колесо провалилось в кювет и шумно лопнуло. Зад занесло. Разламываясь и треща, машина по инерции проскочила через кювет и застряла в нем задними колесами. Из дверцы, размахивая руками, выскочил молодой немец. Джабаров тут же уложил его, а потом дал еще две очереди в боковые стекла.
Первым из командиров рот подбежал Комягин, и они принялись вытаскивать убитых из машины. От мотора пыхало жаром, наверное, немцы ехали долго и издалека. В машине было четыре немца, один в форме полковника, видно, важная птица, если он ничего не знал о том, что тут происходит. В сухих скрюченных пальцах полковника был зажат портфель из светло-коричневой кожи. Шмелев с трудом выдернул портфель из рук немца. Бумаг в портфеле оказалось не много, Шмелев прочитал на верхней бумаге: «Geheime Kommandosache» [8] — и не стал читать дальше. Они обыскали карманы убитых, и Шмелев положил в портфель все, что показалось ему интересным. Джабаров вылез из машины и сказал:
8
Совершенно секретно (нем.).
— Чистота и порядок.
Шмелев застегнул портфель, передал Комягину.
— Большая шишка, — сказал Комягин.
На окраине Устрикова послышалась стрельба, взрывы гранат. Шмелев поднял голову, прислушиваясь, но стрельба утихла и больше не возобновлялась.
Джабаров вытащил из рукавицы часы с черным циферблатом, поднес к уху, слушая ход.
— Пятнадцатикаменочка, — сказал он, протягивая часы Шмелеву.
— Брось, — сказал Шмелев. Джабаров надел часы себе на руку. Комягин стоял и смотрел, как Джабаров надевает часы.
Вот что значит перерезать шоссе. Разбитая машина в кювете, четыре немца с выпотрошенными карманами в снегу, портфель с документами — это и означает перерезать шоссе. Теперь оно будет пустым, и ни одна машина не пройдет по нему — все равно что перерезать вену, и через несколько часов враг почувствует, что вена перерезана, и начнет задыхаться. Но чтобы он задохнулся совсем, шоссе должно оставаться у нас.
Подошли командиры батарей и доложили, что осталось всего четыре пушки. Потом пришел командир третьей роты лейтенант Ельников и стал выкладывать новости.
— Говорят, тут грузовик по шоссе проскочил. С шоколадом.
— Шоколада не было, — сказал Шмелев.
— А этих вы уложили? — Ельников пихнул ближнего немца ногой. — Неплохо сработано. Солдаты винный склад накрыли. Шуруют.
— Где? В
— Если бы у меня! Во второй, говорят.
— Комягин!
— Я ничего не слышал, товарищ капитан. Я проверю. Лично.
— Шуровать не дам.
— Эх, завалиться бы теперь, — мечтательно сказал Ельников. — Перекур с дремотой. Два раза по двести и на боковую. Минут шестьсот.
— Отдыха не будет, — пообещал Шмелев.
Четко отбивая по асфальту шаг, подошел невысокий широкоплечий юноша. Каска прицеплена к поясу, он шагает, звякая ею. Остановился, отдал честь.
— Товарищ капитан, командир первого взвода младший лейтенант Яшкин явился по вашему вызову.
— Где Агафонов? — спросил Шмелев.
— Убило, товарищ капитан.
— Кто у вас стрелял?
— Немцев из блиндажа выкуривали, — ответил Яшкин. — Пять штук в блиндаже засело. И блиндаж очень крепкий.
— С рельсами? — быстро спросил Шмелев.
— Так точно, товарищ капитан. Три наката и рельсы. — Яшкин не мигая смотрел на Шмелева.
— Продолжайте.
— Так уже все, товарищ капитан. Выкурили. Всех пятерых. За нашего командира, за Витю Агафонова.
— За Агафонова пять немцев мало.
— Больше немцев не было.
— Немцы будут. Я вам обещаю, — сказал Шмелев и решил, что поставит Яшкина на самый опасный участок, и наперед пожалел его — потом жалеть будет некогда.
— Товарищи офицеры, слушайте приказ.
Все это время, начиная с того момента, когда он почувствовал под ногами землю, Шмелев думал о железной дороге. Она проходила в десяти километрах от берега, и, чтобы перерезать ее, надо было взять несколько деревень, прочесать большой лес, а потом удерживать все это в своих руках, когда немцы начнут контратаки. А сил для этого уже не было, слишком много мертвых осталось на льду.
Шмелев посмотрел на измученные, заросшие щетиной лица командиров рот и окончательно решил, что надо занимать круговую оборону. Зарыться в землю, запереть шоссе на выходах из Устрикова, заминировать подходы. Перерезать сейчас железную дорогу они не в состоянии.
— Каждая рота выделяет по одному взводу в мой резерв. — Шмелев повторил еще тверже: — Зарыться в землю. Теперь есть куда зарываться. Зарыться и стоять намертво. Вопросы?
Командиры рот и батарей по очереди взяли под козырек и сказали, что им все ясно.
— А как же железная дорога? — спросил лейтенант Ельников. — Оставим фрицам?
— Как ваша фамилия? — спросил Шмелев, вспомнив Дерябина. — Кажется, Ельников? Из первого батальона?
— Двадцать два года Ельников, — ответил тот. — Два года с Клюевым воевал.
— Вот что, лейтенант Ельников, — сказал Шмелев. — Обсуждать приказ будем потом. Сейчас не время объяснять причины и выводить следствие.
— Немцы бегут, а мы в землю зарываться. — Ельников стоял в расхлябанной позе, с усмешкой на тонких губах оглядывал офицеров.
— Через сорок минут я приду проверять систему обороны, — терпеливо сказал Шмелев. — Выполняйте.
— Ну тогда ясно. — Ельников повернулся и пошел, не отдав чести.
— Лейтенант Ельников, — негромко окликнул Шмелев, потеряв терпение.