Дом тишины
Шрифт:
— А какая разница, «анадол» у вас или нет? — спросил заправщик. — Стой, подожди немного!
Я оторопело взглянул на плакат на стене с маслом «Mobil»: девушка-модель, державшая в руке канистру с маслом, была невероятно похожа на Джейлян. Я растерянно вернулся к машине.
— Я люблю тебя, Джейлян!
Она нервно курила.
— Мы так задержались!
— Я говорю, что я тебя люблю.
Мы, наверное, с глупым видом смотрели друг на друга. Я опять вышел из машины и быстро куда-то зашагал, как будто вспомнил о чем-то серьезном. Отошел в сторонку, спрятался в темный угол и стал наблюдать издалека. На Джейлян падал неприятный свет мигавшей неоновой вывески, она казалась курившей тенью, от которой цепенели мои мысли; мне было страшно, жарко, когда я смотрел, как часто мигает красная точечка сигареты. Должно быть, я стоял там около получаса, наблюдая за ней, чувствуя себя подлецом и предателем. Затем я пошел в буфет при заправке, купил одну из тех шоколадок, которые чаще всего рекламируют по телевизору, вернулся в машину и сел рядом с
— Где ты был, я волновалась, — сказала она. — Мы очень задержались.
— Я купил тебе подарок, смотри.
— А-а-а, с фундуком! Я такие не люблю…
Я еще раз сказал, что люблю ее, но эти слова были не только уродливыми — в них не было никакой надежды; они были совершенно пустыми; я попытался сказать их еще раз, а потом вдруг моя голова упала к ней на руки, скрещенные у нее на груди. Я несколько раз торопливо, словно боясь что-то упустить, поцеловал эти ее трепещущие, нервные руки и, быстро повторяя все те же пустые и уродливые слова, взял ее руки в свои ладони, и меня охватило чувство безысходности и поражения, словно оттого, что я не понимал — почему у нее ладошки соленые, от пота или от слез? Потом я выпрямился, поцеловав их еще несколько раз и опять пробормотав эти бессмысленные слова, и, чтобы не задохнуться от ощущения безысходности, отвернулся к открытому окну.
— Увидят! — все это время твердила она.
Я снова вышел из машины, посмотрел на одну немецкую семью, заправлявшую машину. Мое лицо словно было залито кровью. Должно быть, неоновая вывеска над заправкой была сломана, она все время мигала. Можно родиться и богатым, и бедным, это как судьба решит, и если судьба хорошая, то она оставляет на человеке свой знак на всю жизнь, думал я. Мне уже не хотелось возвращаться к машине, но ноги меня опять туда привели, и в машине опять началась эта безрезультатная глупая болтовня.
— Я тебя люблю!
— Слушай, давай уже вернемся, Метин!
— Джейлян, пожалуйста, давай еще подождем!
— Если бы ты на самом деле меня любил, ты бы не держал меня насильно на этой горе!
— Я на самом деле тебя люблю!
Я искал другие слова, которые можно было сказать в этой ситуации, слова, которые бы помогли мне показать себя таким, какой я есть, но чем больше я думал, тем яснее понимал: слова не в силах уничтожить преграду, отделяющую нас друг от друга, а только еще больше разъединяют нас. Чувствуя безысходность, я стал озираться по сторонам, увидел что-то на заднем сиденье, взял посмотреть — какая-то тетрадь, должно быть, мой пьяный старший братец забыл. Я полистал ее немного под светом неоновой вывески, потом дал почитать Джейлян, чтобы она не бесилась от злости и скуки. Она немного почитала, кусая губы, а потом вдруг швырнула историческую тетрадь на заднее сиденье. Наконец пришел механик, я подтолкнул машину к яркому свету и под этим светом увидел, какое пустое и безжалостное лицо у Джейлян.
Затем мы с механиком осмотрели мотор, он ушел взять необходимую деталь, а я обернулся посмотреть на Джейлян и тогда снова увидел на ее лице тот же безжалостный и равнодушный свет. Я почувствовал странное желание боли, желание наказать себя и ее и подумал: такова, значит, молодость несчастного создания, которое зовется домохозяйкой! Но черт бы ее побрал — я ведь люблю ее! Я отошел в сторонку от сломанного «анадола» и под вновь закапавшим дождем вспомнил некоторые путанные фразы о любви и проклял всех поэтов и певцов за то, что они возвеличивали это чувство, приносившее катастрофу и беду. Но потом я понял, что и в этом чувстве есть некая приятная особенность, к которой человек привыкает, и мне стало противно. Я чувствовал себя виноватым из-за этого извращенного чувства, словно тайком желал смерти кому-то, кого близко знаю и люблю, чтобы посмотреть, что будет потом, или желаю, чтобы сгорел какой-нибудь дом, только ради удовольствия понаблюдать, как он горит. По мере того, как шло время, чувство произошедшей беды все сильнее охватывало меня. Мне было тяжело выносить гневные, обвиняющие взгляды Джейлян, и поэтому я сначала отошел от машины, а потом вместе с механиком забрался под нее. Лежа там вместе с ним в грязной маслянистой темноте, царившей под старой машиной, я чувствовал Джейлян на расстоянии пятидесяти сантиметров над собой и в то же время знал, что она очень далеко. Прошло много времени, потом машина вздрогнула, и, лежа на земле, я увидел прекрасные ноги моей красавицы Джейлян, выходившей из машины, прямо у своей головы. Ее красные туфли на каблуках шагнули вправо, затем влево, потом нетерпеливо потоптались на месте, потом гневно и решительно куда-то удалились.
Когда я увидел ее оранжевую юбку, а потом стройную спину, я понял, что она пошла в здание заправки. Я сразу догадался, зачем она туда пошла, и торопливо выполз из-под машины, а вылезая, крикнул механику: «Давай быстрее доделывай!» — и побежал за ней. Когда я подбежал к Джейлян, она стояла и смотрела на телефон на столе, а сонный заправщик, сидевший за столом, — на Джейлян.
— Подожди, Джейлян! — воскликнул я. — Я позвоню!
— Ты только сейчас догадался это сделать? — спросила Джейлян. — Мы так задержались. Они уже наверняка стали беспокоиться, и кто знает, что они подумали… Два часа ночи…
Она еще что-то говорила, но, слава богу, заправщик вышел на улицу, так как подъехала другая машина, и я избежал еще большего позора. Открыв справочник, я сразу нашел телефон Турана. Пока я набирал номер, Джейлян говорила: «Ты безголовый! Я в тебе
— Фикрет сейчас приедет!
— Нет! Я тебя люблю!
Я побежал к машине, позвал механика, крикнул ему, что если он немедленно заведет машину, то я отдам ему все свои деньги.
— Заведу! — сказал механик. — Но из-за сломанного сцепления она опять заглохнет по дороге.
— Не заглохнет! Заведи ее!
Повозившись какое-то время, механик сказал мне повернуть ключ зажигания. Я, волнуясь, сел в машину, попытался завести ее, но она не завелась. Повозившись еще немного, он опять сказал мне попробовать еще раз, но она опять не завелась. Так повторилось несколько раз, я, наверное, был на грани безумия от переживания, злости и безысходности.
— Джейлян. Джейлян, не бросай меня, не уезжай, не бросай, как я тут один?
— Ты слишком нервничаешь, — сказала Джейлян.
Вскоре к заправке подъехал Фикрет на своей «альфа-ромео», и мне пришлось взять себя в руки и выйти из машины.
— Поехали отсюда немедленно, Фикрет! — сказала Джейлян.
— Что у него полетело, у этого «анадола»? — спросил Фикрет.
— Сейчас исправят, — ответил я. — Я буду раньше него в Дженнет-хисаре, Джейлян. Давай кто быстрее?
— Ладно, — сказал Фикрет, принимая вызов. — Давай.
Джейлян села в «альфа-ромео» Фикрета. Я быстро повернул ключ, и, слава богу, машина завелась. Сначала я дал механику бумажку в тысячу лир, а потом еще одну. А потом мы подъехали друг к другу, чтобы начать гонку.
— Осторожно, Фикрет, — сказала Джейлян. — Метин нервничает.
— До дома Турана! Раз, два… — сосчитал Фикрет.
Когда он сосчитал до трех, наши машины, взревев, рванулись, как стрелы, выпущенные из лука. Ну. посмотрим. Я нажал до упора на газ, но Фикрет с самого начала был впереди, так как он выехал раньше меня. Мне это даже лучше, потому что я, сигналя и светя ему сзади фарами дальнего света, не отстаю от него даже на этом гнилом «анадоле». Я не намерен оставлять тебя с ним! Проезжая мост, я подъехал к нему еще ближе, но на повороте на вершине холма я, вместо того чтобы сбавить скорость, еще сильнее нажал на газ, потому что я теперь знаю — может, эта мысль банальна и смешна, — я должен рискнуть жизнью, чтобы понравиться такой девушке, как ты. Но какая несправедливость! Ты в машине этого труса, а этот трус, входя в поворот — ты видишь, Джейлян, — нажал на тормоз, загорелись красные тормозные огни. А когда я захотел обогнать его слева, он обманул меня, и проехать не дает, ты видишь, о господи. Я уже подумал, какой я несчастный, как вдруг удивился: сначала Фикрет снизил передачу, а потом газанул, и его «альфа-ромео» рванула, как ракета, я увидел ее удаляющиеся красные огни, — взлетев на невероятной скорости на холм, они исчезли в два счета! О господи! Я жал на газ изо всех сил, но, так как у меня медленная машина, она с кряхтением поднималась на холм, как быстроходная повозка, трясясь на ямах, черт бы ее побрал. А потом застонала, колеса замедлились, и мотор опять смолк, все из-за проклятого сцепления. Я заглушил мотор, чтобы он не сгорел. И я остался стоять там, в тишине, совсем один, не доехав до вершины холма, как идиот. А вокруг только чертовы цикады.