Дом учителя
Шрифт:
Получается замкнутый круг, ответила тогда Анна Аркадьевна. В печеную картошку влюбиться проблематично, значит, надо молодиться, чтобы представлять интерес, самой влюбиться, чтобы быть красивой. По этой теории, длительная, стойкая, духовная любовь-привязанность косметического эффекта не имеет. Требуется постоянно следить за товарным видом и регулярно влюбляться. Все это жутко утомительно. Кроме того, в фанатичной заботе о лице и теле есть нечто вульгарно материальное. Словно они, – лицо и тело, – какой-то посторонний объект, вроде медного самовара, который надо регулярно чистить, полировать, дабы сиял. Или, точнее, – костюм, который требуется постоянно штопать, утюжить и даже перешивать.
– Правильно! –
Ныне Валя была на пике: ухожена и влюблена. Волосы выкрашены полосато: у корней темные, золотистые кончики кудрявятся. Косметики минимум. Этот минимум она наносит по два часа. Одета в кофточку простой вязки, точно подобранного приглушенно-розового цвета, будто намекающего, что высокая грудь под ним так же розова и соблазнительна. Узкие брючки подчеркивали талию, не тонкую, а зрело-женственную, от которой шли нехрупкие округлые бедра. Закачивался нижний этаж узкими щиколотками, погруженными в батильоны на высоких каблуках.
Анна Аркадьевна обнялась и расцеловалась с Валей, которая, отстранившись, сделала шаг назад, покрутилась: смотри, как я хороша.
– Хороша! – согласилась Анна Аркадьевна без зависти, словно хвалила нарядную девочку.
Сама Анна Аркадьевна под утепленной ветровкой имела черные джинсы без декоративных строчек, практически брюки, свободный темно-малиновый джемпер с V-образным вырезом, в котором виднелся белый в едва заметную полоску батник. Джемпер закрывал бедра, спускался почти до коленей. Анна Аркадьевна была ростом чуть выше Вали и нисколько не полнее. Она считала, что в их возрасте обтягивать нехрупкую фигуру так же вульгарно, как ходить в шортах, потряхивая целлюлитом. Судя по тому, как одевались сейчас многие женщины бальзаковского возраста, с Анной Аркадьевной они были не согласны. Вульгарность (по стародавним меркам) и Валя были настолько слиты, что уже превращались в новое состояние, за гранью хорошего (старого) вкуса, в нечто гармоничное, цельное и привлекательное.
Валя бурно радовалась их встрече, изображала девичью восторженность, едва ли не прыгала на месте. Она всегда тонко чувствовала реакцию других людей. Если, конечно, желала чувствовать, и реакция ей льстила. Теперь она уловила распределение ролей: Анна Аркадьевна – старая подруга, она, Валя – шаловливая ветреница. Так обрадовалась, что забыла познакомить со своим любовником.
– Анна Аркадьевна, – первой протянула руку, представилась Анна Аркадьевна.
– Баха.
– Баходур, верно? А ваше отчество, простите?
– Можно просто Баха. Султанович.
– Очень приятно, Баходур Султанович!
– Я тебе говорила, говорила! – веселилась Валя. – Она такая! Необыкновенная! Ах, как я ее обожаю!
Моложавость и красивость влюбленности, вероятно, требовали постоянной подпитки, допинга. Например, в виде радостного возбуждения. Счастья не бывает много, только горя бывает – не расхлебать.
Анна Аркадьевна и Баходур Султанович смотрели на радостно возбужденную Валю с улыбками родителей, чадо которых получило заветный подарок.
Нет, все-таки лишь у Анны Аркадьевны удовольствие чистое, бескорыстное, забытое и любимое. Султанович улыбался как собственник, купивший «мерседес» последней марки или слона в личный зоопарк.
Типичный этот Баходур. Почему-то из восточных принцев, кавказских или среднеазиатских, в молодости стройных красавцев, витязей, коль достигнут
Их с Ильей последних лет опыт общения с азербайджанцами и армянами плачевен. Азербайджанцам нельзя сказать доброго слова про армян, армянам про азербайджанцев. Слетают культурные наслоения, вылупляется (у людей умных, образованных, воспитанных) какая-то дикая, сорняковая, безудержная ненависть. Карабах и еще триста тысяч примеров подлости с каждой стороны.
Но нельзя было не пригласить на 55-летний юбилей Ильи Ильича Колю Вартаняна и Рашида Гейдарова. Друзья молодости, вместе служили, ни о какой вражде тогда и речи не шло. Нельзя много пить!
Когда они схлестнулись (два восточных человека, знающих, что праздник портить нельзя!), Илья Ильич вдруг, перебивая, заголосил:
Благодарю тебяЗа песенность городаИ откровенного и тайного.Благодарю тебя,Что всем было холодно,А ты оттаяла, оттаяла…У него не было ни слуха, ни вокальных данных, только очень громкий голос.
– Музыка Арно Бабаджаняна, исполнял Муслим Магомаев, – сообщил Илья.
Анне Аркадьевне ничего не оставалось, как подхватить порыв мужа:
– Давайте просто признаем, что нам повезло жить в советский период, когда была какая-никакая дружба народов, общая культура, смешанные браки. Пусть подспудно тлела вековая ненависть, но ей не давали вырваться наружу. Худой мир лучше доброй войны. Мы жили в мире, мы не знали ксенофобии, нам повезло. Предлагаю за это выпить!
Она не собиралась за обедом касаться скользких тем, надеялась, что Баходур Султанович не превратит трапезу в озвучивание саги о своих достижениях и о важных людях, с которыми он на короткой ноге. Получилось даже лучше. От яств ломился стол. Баходур обладал завидным аппетитом, жевал, не чавкая, вовремя вытирал жир с подбородка и помалкивал.
Валя блистала. Остроумно, в лицах, рассказывала о санаторском быте. Как насельники приходят в ресторан на завтрак, все съесть не могут, но понадкусывают, заполняют карточки меню на следующий день с таким усердием, словно составляют список вещей для зимовки в Антарктиде. Потом все идут на процедуры, у каждого в руках листочек – список процедур с указанием времени и кабинета. Графики составляют специально обученные девушки, как бы медсестры, но вместо шприцов и клистеров у них компьютеры. Несмотря на план действий народ постоянно путается, и эти девушки, наряженные в костюмы под медсестер из магазина «для взрослых», покачивая бедрами, расплываясь улыбками, отводят богатеньких буратин на нужный этаж в нужный кабинет. Далее обед, на который насельники приползают полудохлыми после лечения, но у некоторых все-таки находится гонор вытребовать диетсестру или старшую по кухне, чтобы доказывать, что он заказывал рассольник, а не куриную лапшу. Персонал улыбчивый и деликатный, относится к ним с хорошо отрепетированной ласковостью, как к умственно отсталым детям в интернате для состоятельных олигофренов.