Дом Утраченных Грез
Шрифт:
– Нэ. Нэ. Адельфос му энэ.Да. Да. Ты права. Мой дорогой брат. – Манусос нежно, как ребенка, покачивал его. – Садитесь. Садитесь! Я расскажу вам, как это произошло. Никто не пострадает, потому что вы уезжаете и не сможете никому причинить вреда, зная больше, чем знаете. Майк, я говорил тебе, никогда не рассказывай всего. А теперь собираюсь поступить
И он рассказал им, что случилось той ночью.
– Только подумать, – сказала Ким, – обыкновенные женщины деревни. Кати, и Мария, и…
Манусос поднял руку, останавливая ее причитания. Продолжая покачивать брата-отшельника, он сказал:
– Той ночью рассудок брата нашел спасение в море. И не вернулся оттуда.
Манусос поцеловал брата в щеку, прикрыл глаза и так сидел, продолжая нежно покачивать его.
Ким и Майк обменялись взглядами, встали и вернулись в передний двор монастыря, чтобы дать Манусосу побыть наедине с братом.
– Поверим ему? – спросил Майк.
– Разве можно поверить ему? И в то же время, как можно не поверить?
Они с пастухом отправились назад, в Камари. Бурлящий красный диск висел над морем и лил золото в сиреневые воды. Манусос говорил, отбросив былую сдержанность, расспрашивал об Англии и тамошней жизни. До ухода из торгового флота он побывал в Ливерпуле и Бристоле, и, заявил он, ему там понравилось. Путешествия больше не привлекают его. Здесь, сказал он, многозначительно поглядев на Майка, он родился, здесь и умрет.
Когда они дошли до деревни и настало время прощаться, Ким кинулась ему на шею и поцеловала в колкую от серебристой щетины щеку.
– Я люблю тебя, дитя, – сказал пастух. – С самого начала любил. Я люблю вас обоих. – Он обнял Майка, и глаза его увлажнились.
Он оглянулся, сорвал с живой изгороди белую гардению и сунул Ким. Потом нашел такую же для Майка. Со словами: «В добрый путь!» – он повернулся и пошел к своему одинокому дому на горе.
– Сто кало! – крикнул он еще раз. – В добрый путь!
На другой день Майк и Ким предстояло отправиться в Палиоскалу, а оттуда паромом до Кавалы. Они встали пораньше, чтобы
В лавке Кати Василис хлопнул Майка по спине и похвалил его вчерашний танец на празднике.
– Танцевал как грек! – сказал он. – Просто как грек, еще и получше некоторых греков.
– Да, – сказал Майк, глядя на Ким. – Думаю, я показал настоящий танец кефи.
Мужчины вышли из лавки на солнце, покурить. Ким и Кати сидели внутри за чашкой кофе на прощанье.
– Ким, хочу спросить тебя кое о чем. – Кати поставила чашку. – Манусос вообще что-нибудь рассказывал, когда вы были с ним?
Ким покраснела:
– О чем? Кати помялась:
– Ну не знаю. О чем-нибудь необычном.
– Если он мне что-то и рассказывал, я имею в виду, какую-нибудь странную историю, надо ли ему верить?
– Значит, что-то он тебе рассказал?
– Я этого не говорила. Я сказала или хотела сказать: какой ему смысл лгать?
Кати собиралась ответить, но в этот момент вернулись мужчины. Все расцеловались. Ким поблагодарила Кати за все, чем та помогала ей. Прежде чем Ким села в машину, Кати подошла к ней – поцеловать в последний раз. И, целуя Ким в щеку, шепнула ей на ухо: «Никакого смысла. Манусосу не было смысла лгать».
Они тайком переглянулись, пока Майк заводил машину. Все махали отъезжающим.
Выехав из деревни по извилистой дороге, уходящей в горы, они увидели на вершине холма Манусоса. Он стоял, опершись на свой пастушеский посох.
– Остановись! – закричала Ким.
Она выскочила из машины, Майк за ней. Они думали, он спустится к ним – сказать несколько слов. Но он лишь махал им на прощанье – силуэтом на фоне низкого солнца. Потом повернулся и исчез за гребнем холма.