Дом в глухом лесу (Северные огни - 2)

Барлоу Джеффри

–  Вплоть до того дня, когда я видел ее в последний раз, - тихо проговорил сквайр, стискивая кулаки,- и, полагаю, вплоть до самой смерти она ждала, что на подъездной дорожке вот-вот захрустит гравий под шагами отца. И что ты думаешь? Она бы сей же миг приняла его назад. Сей же миг, Нолл! Что ж, ни он, ни я не заслуживали подобной преданности.

С этими словами сквайр резко повернулся и выбежал из библиотеки, бросив Оливера на произвол судьбы и предоставив ему на свободе любоваться видом с балкона на удручающие просторы Клюквенных угодьев - ныне луна проливала на них словно бы иной свет.

Глава 9

ПОРТРЕТ ЧЕРРИ

Бросаясь со всех ног то туда, то сюда, одобряя одно, порицая другое, сейчас содействуя судомойке, а в следующий миг - отчитывая официанта, проверяя то одну подробность, то другую, то обе сразу, причем повторно, выдавая инструкции, и перекрестные распоряжения, и контрприказы - вот в каком вихре

суматохи и суеты вращалась мисс Черри Айвз из "Герба" едва ли не всякий день. Она была выше своего отца, трактирщика Айвза, не говоря уже о том, что куда прелестнее - стройная и хрупкая, с решительным лбом (дар покойной матери) и с живым, прямым и честным взглядом (отцовское наследство). Лицо, открытое и бесхитростное, принадлежало девушке открытой и бесхитростной же. Ее быстрая, целеустремленная поступь свидетельствовала об усердии, компетентности и безупречной исполнительности; она так и бурлила энтузиазмом, точно содовая вода в бутылке. Черри считала себя воплощением деловитости и в других отсутствия этого качества не терпела. В глубине души она была, что называется, перфекционисткой; во всех своих поступках являя прямоту и твердость духа, в подчиненных она ни малейшего проявления слабости не допускала. Черри нещадно подгоняла и подстегивала всех и каждого, стремясь приблизить к совершенству как себя, так и других. В "Деревенском гербе" она была ходовой пружиной, а все прочие - лишь крохотными, вращающимися по кругу шестеренками. В глазах тех, кто имел возможность высказывать подобное мнение, она считалась особой, достойной всяческого уважения, истинным украшением своего пола.

В число прочих ее первоочередных обязанностей входила и самая отрадная: проследить, чтобы горничные должным образом вычистили и проветрили комнаты, чтобы не было недостатка в белом льняном белье и лаванде, и кувшинах с чистой и свежей колодезной водой, и грелках, и запасе свечей, и торфе для камина, - эти отрадные, чистенькие, светлые, украшенные цветами в горшках комнаты с видом на озеро и деревенскую окраину обладали всеми удобствами, что только может пожелать найти пропыленный, измученный путешественник в таком достославном заведении, как "Деревенский герб".

–  Не теряйте головы, девушки, не для того они вам даны, - всякий день наставляла Черри свой штат.
– Всегда помните: нужды гостей - превыше всего. А теперь завяжите тесемки чепчиков и не забывайте, девушки, мы - это "Герб".

Надзирать за работой кухни Черри тоже весьма любила. "Принеси то, принеси это", - без умолку твердила она всякой там мелкой сошке, и "Сготовь то, сготовь это" - высшим чинам, предварительно серьезно посовещавшись с верховным авторитетом, сиречь кухаркой, о бессчетных проблемах кулинарного плана - например, о выборе соуса к рыбе на вечер, и составе марципана, и меню завтрака на следующее утро. Суматошная перекличка голосов и звон посуды звучали для нее настоящей симфонией; зрелище того, как слуги носятся туда-сюда с выверенной четкостью, восхищало и ласкало ее взор с утра до вечера. Да, Черри любовно следила за тем, как по коридору спешат горничные, разнося усталым приезжим полотенца и мыло, и бегут сломя голову подать им горячей воды для умывания, и снуют вверх-вниз по лестнице с разными поручениями, но и последняя кухонная судомойка, начищающая сковородки и кастрюли, радовала взгляд Черри.

Озирая собравшихся в общей зале завсегдатаев, Черри бдительно следила, не нужно ли кому чего. Если какой-нибудь гость просил перо, чернил и бумагу, чтобы отослать с почтой письмо-другое, мисс Айвз лично радела о том, чтобы все необходимое принесли как можно скорее. "Нет ли чего почитать?" спрашивал другой визитер, и Черри направляла его к подшивке местных газет (безнадежно устаревших, зато в превосходном состоянии) или к шкафу с покрытыми плесенью книгами, где среди прочих сокровищ хранился зачитанный экземпляр "Книги стихов", и маленький песенник для музыкально одаренных (или наоборот), и сборничек анекдотов для тех, кто приуныл, и псалтырь для особо набожных, и полным-полно тех бульварных изданий, живописующих ужасы провинциальной жизни, что носят названия вроде "Горный трупоед", "Лицом к лицу с тупорылым" и "Моя жизнь среди саблезубых котов". Горожане нрава кроткого и миролюбивого, пролистав эти тома, неизменно приходили в ужас; точно так же пугали их развешенные по стенам тут и там трофейные головы. Эти головы и в смерти выглядели в точности как живые, так что гости наиболее простодушные свято верили байкам мистера Снорема о том, что зверюги, дескать, погибли в попытке протаранить деревянную стену. Однако ж чаще всего Черри появлялась в общей зале с миссией более прозаичной: скажем, попросить кого-нибудь из подчиненных поправить струны для занавесок над двустворчатыми, доходящими до полу окнами вокруг бильярдного стола, куда стекались верные поклонники этой игры.

И хотя более всего Черри занимала

женская прислуга, приходилось ей надзирать и за мистером Джинкинсом и мальчишкой-подручным у пивного насоса всякий раз, когда отец ее отлучался. А порою мисс Айвз заходила настолько далеко, что распоряжалась и конюхом с его помощниками, ежели во двор въезжала карета: девушка бдительно наблюдала за тем, чтобы усталых, разгоряченных лошадей вовремя распрягли, а со свежей запряжки сняли попоны и поставили ее на место прежней. В результате в здешних горах не нашлось бы дома, что содержался бы в столь образцовом порядке; так что заведение мистера Нима Айвза, где, как утверждала молва, путешественников встречают со всей сердечностью и обходятся с гостями справедливо и честь по чести, стало главным перевалочным пунктом для экипажей на дороге между Вороньим Краем и Малбери, Хулом и местами еще более далекими.

Как нетрудно себе вообразить, в рабочие часы отдыхать Черри было некогда - конечно, если не считать еженедельных завтраков в вафельной у мисс Кримп, где она и ее подруги с похвальной прямотой обсуждали последние события Шильстон-Апкота. Каждый день, в пору относительного затишья, пока слуги прохлаждались за табльдотом в кухне, Черри брала часть их обязанностей на себя, чтобы в отлаженной работе "Герба" не возникало простоев. Казалось, что отдых - это не для нее; она стремилась во всем поучаствовать лично, даже в таком простом деянии, как, скажем, поставить чайник или проводить прибывших гостей в их комнаты заодно с мистером Сноремом в его плотно облегающем жилете и черных рукавах из каламянки: этот громогласнейший из коридорных тащил наверх багаж. И хотя в течение всего дня именно Черри хранила ключи от заведения, до того момента, как часы пробьют полночь - к тому времени последние из завсегдатаев расходились по домам, последние из постояльцев - по комнатам, мисс Айзв запирала входную дверь, задвигала засов, устраивала смотр слугам и отпускала их до утра, пожелав всем спокойной ночи, а слуги, в свою очередь, желали доброй ночи ей, - как только часы били полночь, девушка покорно возвращала ключи отцу, а тот вешал их на доску у кровати рядом с саблей, кинжалом и шпагой, на случай, если его разбудят по какому-то срочному делу. Дочка хозяйничала от его имени в "Гербе" с утра до вечера, говаривал Айвз, так что по справедливости ему подобает и следует взять на себя все непредвиденные проблемы, что только могут возникнуть ночью. Впрочем, для своего отца мисс Черри Айвз все равно оставалась верховным авторитетом по всем вопросам, касающимся управления гостиницей.

–  Эге-гей, там! Карета прибыла!

На знакомый зов Черри и ее отец, и мистер Снорем, и носильщики, и порою мистер Джинкинс, вынырнув из суматохи гостиницы, окунались в суматоху двора. Этот волнующий миг Черри просто обожала: карета, подпрыгивая и раскачиваясь, с грохотом проезжает еще немного и останавливается; о, конское всхрапывание, позвякивание упряжи, цокот подкованных железом копыт, о, измученные лица приезжих, тех, что едут внутри кареты, и тех, что разместились на империале; все эти люди глядят вниз устало и радостно, как водится в конце долгого, утомительного путешествия, - о, как они стосковались по божественному наслаждению: по еде, и питью, и избавлению от дорожных опасностей, - о, как отрадно им сознавать, что они наконец-то добрались до этого рая - рай предстал им в обличий "Деревенского герба" в дикой талботширской глуши... ну, возможно, это и не рай, зато мирная гавань, прибежище, где позаботятся как должно и о постояльцах, и о лошадях.

–  Добро пожаловать, леди! Добро пожаловать, уважаемые господа! Спускайтесь, мадам, спускайтесь! Сюда, проходите сюда, - восклицал отец Черри, едва откидывалась подножка, открывалась дверца, и пассажиры выбирались из кареты и спускались с империала. Гостей тут же вели в гостиницу, прямиком к регистрационной стойке, где распределением номеров и комнат заведовала Черри (ну конечно же!), а перенос багажа осуществлял мистер Снорем и его подручные носильщики, в то время как пропыленные пальто и шляпы путешественников немедленно отсылались в чистку (еще одна область специализации мистера Снорема!), а просьбы и требования отдельных гостей исполнялись так рьяно и живо (ведь в центре всей этой суматохи неизменно стояла мисс Черри), что просто загляденье, да и только!

Все безоговорочно доверяли Черри. Она была живое воплощение добросовестности - этой ее чертой отец девушки, Ним Айвз, и крестный ее отец, мистер Кодди Бинкс, коротышка-аптекарь и завзятый охотник, особенно восхищались, - так что путешественники, везущие с собою ценности, поручались именно ее заботам.

–  Приберите вот этот ларец, милая, будьте так добры, как собственность супружеской четы из номера двадцать три, - доверительно просит ее пожилой джентльмен, на которого блестящие глазки и очаровательная улыбка дочки трактирщика произвели сильнейшее впечатление, тем паче после дорожной пыли и скуки.
– Он деньгами доверху набит.