Дом в Коптевском переулке

Берендеев Кирилл Николаевич

– Всегда?

– Да, всегда. И твои телефонные беседы проходили также: ты брал трубку и слушал пустоту. А, положив ее на рычаги, успокаивался.

– А как же книги? Ведь он давал мне книги?

Вера махнула рукой в сторону книжного шкафа. Я не стал смотреть.

– Твои родители собрали большую библиотеку.

Вся она здесь, перед тобой.

Ее слова прервал пронзительный телефонный звонок. Я вздрогнул. Обернулся. Подбежал к аппарату.

– Что случилось?
– спросила Вера. Звонка она не слышала.

Я снял трубку.

Андрей.

– Это ты?
– я не поверил себе. И похолодел. Перевел взгляд на замершую Веру.

– Да. Прости, старик, я звоню тебе в последний раз. Кажется, Вера тебе все сказала?

– Да, все. Она... она сказала, что ты умер. И я... знаешь, я видел документы, спрятанные в подзеркальнике, которые...

То ли вздох, то ли хмыканье. Я не разобрал.

– Так оно и есть. Все правильно. Извини, что я так долго не уходил.... Я боялся за тебя, не хотел оставлять одного, ты понимаешь. Ты нуждался... он замолчал ненадолго.
– Конечно, мне надо было просто положиться на Веру, не знаю, почему я так и решился. Она... вы вполне подходили друг другу, да и теперь... ведь вы все еще вместе, так, да?

– Да, - подтвердил я.

– Это очевидно. А я... в самом деле, задержался. Извини еще раз, что все так получилось. Я надеюсь, ты на меня не очень сердишься.

– Напротив. Ты очень помог мне.

Вера подошла вплотную, прижала ухо к трубке и слушала, что я говорю.

– Я звоню, чтобы попрощаться, - в трубке что-то щелкнуло.
– Все проходит. Вот и наши с тобою встречи подошли к завершению. Так суждено.

– Я понимаю.

– И будь счастлив. Прощай.

– Прощай.

Снова щелчок.

Короткие гудки.

Я поднял голову.

– Это он... Андрей. Звонил, чтобы попрощаться.

– Я так и поняла, - сказала Вера.

– Ты что-нибудь слышала?

– Ничего. Только гудки.

Я повернулся и обнял ее. Она не отстранилась, но и не подняла рук. Лишь позже, кажется, много позже, я почувствовал ее робкое объятие, скорее, прикосновение.

– Он ушел от меня. Совсем. Навсегда. Господи, Вера, ты не представляешь... да я и не смогу тебе объяснить... какого это, - кажется, я плакал.
– Какого это: потерять друга, с которым провел столько лет жизни, огромную ее часть... потерять второй раз, когда, казалось, все неприятности, все острые углы были пройдены... оставлены в прошлом... а оказалось, что в прошлом остался и он сам. И уже не вернется, потому что...
– я запнулся, - потому что это... уже невозможно будет перенести.

Она кивала и слушала. А потом легко провела ладонью по моей щеке. Ладонь была мокрой.

– Невозможно, - повторил я, не слушая самого себя.
– Вера, прошу тебя, хоть ты... хоть ты не оставляй меня. Не уходи, пожалуйста... я не могу остаться один... здесь, в этой квартире, пустой квартире... с документами, с памятью, с прошлым. В темноте....

– Я здесь, - сказала она просто.

– Не уходи, - я сжал ее руку.

– Конечно, - согласилась она, и голос ее дрогнул.
– Я тут, с тобой.

А потом, высвободившись из моих объятий, добавила:

– Выключи свет. Нам пора... домой.

И дорогу домой я не выпускал ее руки из своей. Точно боялся, что порвется эта единственная ниточка, что отныне связывает меня с новым, неизвестным прежде миром.

31.8 - 2.9.`00