Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)
Шрифт:
– Давай сократим. Я тогда не знал, что бы еще придумать, смешался и наконец спросил у тебя: "А вы знаете, что у вас очень красивые глаза?"
– Я сейчас совершенно не помню, что я тебе ответила. Что же я тебе ответила?
– спросила Джорджия.
Серджо с горечью заметил:
– Ничего не ответила. Ты посмотрела на меня молча. Я погладил тебя по щеке, вот так.
Он поднял руку и погладил Джорджию по лицу, она не противилась и пристально, широко раскрытыми глазами, смотрела на него...
– Не так, - сказал Серджо.
– Ты опустила глаза. Опусти глаза. У тебя было выражение безграничной нежности.
Он увидел, как она опустила глаза, и тогда в порыве отчаяния ему показалось, что это то далекое мгновение, которое он пережил три года назад, и ему безумно захотелось поверить, что это и в самом деле то самое мгновение всепоглощающего чувства, вновь найденное в потоке времени таким, каким оно было, и перенесенное в настоящее. Он тихо произнес:
– Ты опустила глаза, потом подняла руку. Вот так, молодец. Взяла мою руку и на мгновение прижала ее к лицу. Вот так, правильно. Потом повернула ее и поцеловала ладонь. И все это - не открывая глаз.
Он помнил, что тогда он наклонился и обнял ее. Так началась их любовь, и вновь у него появилась надежда, что благодаря этому мгновению, так совершенно воспроизведенному, все повторится, как будто и в самом деле не прошло столько времени. Но Джорджия оттолкнула его руку и встала:
– Не могу больше. Довольно, довольно, довольно!
Серджо, растерянный, тоже встал с дивана.
– Тогда это было прекрасно, а теперь просто неприятно. Не могу понять, зачем ты заставляешь меня разыгрывать эту комедию. Может быть, ты надеешься начать все сначала? В таком случае ты ошибаешься. У меня нет ни малейшего желания.
– Нет, - сказал Серджо, - я не хочу начинать все сначала. Это было бы уже что-то другое, я же хочу именно того, что было, и ничего другого. Я заставил тебя повторить, как ты говоришь, комедию, потому что хотел вновь пережить то далекое мгновение. Может быть, это было самое прекрасное мгновение в моей жизни.
– Оно ушло навсегда и никогда больше не вернется, - уже не так резко, почти с сожалением произнесла она, подойдя к окну, и стала глядеть в него.
– Но я не могу себе представить, что оно ушло. Оно здесь, у меня в памяти, живое, настоящее. Это мгновение должно повториться.
Женщина медленно повернулась и с сочувствием посмотрела на него:
– И именно тебе приходится говорить мне это, а ведь как раз ты так хорошо объяснил мне в тот день, что такое подделка. То мгновение тогда стоило миллионы, миллиарды, оно было дороже всех сокровищ мира. Но то, что мы проделали сегодня утром, это подделка, цена которой - несколько лир. Разве не так?
Она отошла от окна и, похлопывая себя по ноге длинными черными перчатками, которые держала в руке, направилась к двери.
– Я уже не та, какой была в то утро, и ты не тот, что прежде. Мы оба другие. И потом мы совсем не актеры, которые в совершенстве могут повторить какую-нибудь сцену. Даже если бы мы и были ими, то для кого нам играть? Для самих себя? Актеры играют не для себя, а для публики. До свиданья.
Серджо ничего не ответил и подошел к окну. Майский ветер, веселый и порывистый, шевелил листву глицинии, совсем как в то утро. И все могло бы быть, как в то утро. Дверь за его спиной закрылась.
Тревога
Лоренцо остановил машину и повернулся к юноше.
– Ну так как, поднимешься наверх или будешь дожидаться
Тот пожал плечами, и на губах его появилась наглая и ленивая усмешка:
– А зачем я туда пойду? Чего я там не видал!
Лоренцо, не говоря ни слова, с минуту смотрел на него. Это красивое и порочное лицо - необыкновенно смуглое, с черными блестящими глазами, величиной и разрезом напоминавшими женские, с коротким чувственным носом, с мясистыми и припухшими яркими губами - будило в нем отвращение; с удивлением он спрашивал себя: как умудрялись родители ничего не замечать? Ведь это лицо кричало. Он с досадой сказал:
– Лионелло, если ты так относишься ко всему, что случилось, то уж лучше бы ты ко мне не обращался.
– Но, милейший адвокат, как я должен ко всему этому относиться?
– Ты хоть понимаешь, что можешь угодить в тюрьму?
Молодой человек взглянул на адвоката и лишь удобнее устроился на сиденье: он привалился к мягкой спинке, запрокинул голову, так что его сильная и круглая шея выступила из воротника летней рубашки. Он хранил молчание - то была его излюбленная манера отвечать на щекотливые вопросы. Лоренцо, однако, настаивал:
– Могу я по крайней мере узнать, зачем ты это сделал?
Снова молчание. Сквозь полуопущенные длинные ресницы юноша лениво смотрел на адвоката, и это выводило того из равновесия.
– Зачем ты в таком случае явился ко мне?
– спросил он.
На сей раз Лионелло соблаговолил ответить. Он заговорил медленно и с нескрываемым пренебрежением:
– Я пришел к вам, рассчитывая, что вы человек понятливый. Но теперь, раз вы задаете подобные вопросы, я должен признать, что допустил оплошность и дал маху.
– В каком смысле дал маху?
– Да в том, что обратился к вам.
Лоренцо выскочил из машины и с силой захлопнул дверцу.
– Ладно, оставайся тут, я поднимусь наверх.
Но когда он огибал машину, то увидел, что молодой человек томно делает ему какой-то знак рукою, не меняя, однако, при этом своей ленивой и удобной позы. Адвокат остановился и с раздражением спросил:
– Чего тебе еще?
– Сигарету.
– Держи!
Лоренцо швырнул пачку сигарет прямо в лицо мальчишке и вошел в подъезд. Подойдя к лифту, он оглянулся и краем глаза увидел, что какая-то молодая женщина подбежала к автомобилю и заговорила с Лионелло. И тут же он узнал ее: это была сестра юноши, Джиджола. Если Лионелло выражением лица и манерами - адвокат не мог бы сказать, врожденными или благоприобретенными, походил на хулигана из городского предместья, то Джиджола, в свою очередь, походила на уличную девчонку: у нее было гибкое тело, вихляющая походка, на ее плоском лице с низким лбом выделялись непомерно большие глаза и огромный рот. Лоренцо задержался возле лифта, ожидая, пока она подойдет. И действительно, девушка вскоре появилась: она ступала по блестящим мраморным плитам, которыми был выложен просторный вестибюль, ее короткое платьице, казалось, было выкроено из косынки: оно оставляло открытыми спину Джиджолы, руки, верхнюю часть груди и ноги выше колен. Лоренцо отметил, что модная прическа в форме высокого овального гребня особенно подчеркивала ее необычайно низкий лоб - он был не шире двух пальцев, - мощные челюсти и тяжелый подбородок. Джиджола вошла в лифт и, не здороваясь, спросила у адвоката: