Дом, в котором… Том 3. Пустые гнезда
Шрифт:
– Разве кто-нибудь в Доме умеет читать по Брайлю?
Он опять пожимает плечами.
– Кое-кто умеет. Ральф, например, – и дипломатично отводит взгляд.
Я молчу. В спальне душно. Солнце плавит оконные стекла. Македонский не смотрит на меня, а я не смотрю на него. Я знаю, чего стыжусь я, но мне непонятно, чего стыдится он. Отчего выглядит таким виноватым.
– Спасибо, – говорю я. – Я так и сделаю. Вырву эти страницы.
Он молча кивает.
Выписки из дневника Курильщика
В Доме, на первый взгляд, ничего не изменилось. Подъемы и отбои как не соблюдались, так и не соблюдаются. Ночью стая увлеченно обсуждала каких-то «Иерихончиков», которые «возвестят конец», а под утро Табаки разбудил всех, крича: «Вот он, я его поймал!» Когда включили свет, он сидел под столом с фонариком, а вокруг валялись осколки цветочного горшка.
Русалка
Горбач по-прежнему живет на дубе. А Лэри ночует на первом. Логи создали на первом что-то вроде палаточного городка и «держатся наготове». То есть целыми днями обсуждают свои перочинные ножи и разрисовывают окрестные стены.
О выпуске никто не говорит, но часто упоминают какой-то автобус. …«когда мы будем в автобусе», или «когда он приедет за нами», или что-нибудь про жизнь на колесах. Я так и не понял, что это за автобус и существует ли он на самом деле. Возможно, это такой оборот речи, чтобы не упоминать лишний раз Наружность.
С того времени как я не оценил его коллекцию по достоинству, Табаки называет меня или «дитя», или «эта молодежь». Иерихончики – это такие маленькие существа, которые не видны при электрическом свете, а солнца боятся, так что обнаружить их практически невозможно. С каждым днем в Доме их все больше, а перед самым выпуском они соберутся в огромном количестве и начнут вопить как резаные. Тут-то всем нам и конец придет – потому что Дом, понятное дело, рухнет. Табаки. «Объяснения прописных истин любопытствующей молодежи».
Сегодня в Кофейнике я спросил висящего на стойке Рыжего, что означает его татуировка. Он был без майки, и я увидел у него на груди изображение человека с собачьей головой. Хотел завести то, что Табаки называет светской беседой, и как всегда влип. Он сказал, что это Бог мертвых Анубис. «Скажем прямо, покровитель покойничков».
Рыжий положил голову в сгиб локтя и отчего-то загрустил. Мне показалось, что он не совсем трезвый, хотя перед ним стоял только кофе. Все уставились на нас. Это было неприятно, и я поскорее отъехал от стойки. Но Рыжий вдруг встряхнулся, отлип от стойки и сцапал меня за рукав.
– А я его Ангел в Верхнем Мире! Его хренов посланник, ясно тебе! – завопил он, дергая меня за одежду. Когда вокруг начали собираться любопытные, он отпустил меня и сбежал. По-моему, у него депрессия от передозировки зеленого. Оттого что он не снимает зеленые очки.Прочел на стене:
«Братья и Сестры, не валяйте дурака. ОН уже близко». Умник.
«Ночью будет проведена очистная кампания. Тем, кто на третьем круге, явка необязательна». Свой Человек.Македонский сложил у себя под кроватью груду кастрюлек и чашек. До этого он целый час мыл их и протирал.
– Пригодятся, – сказал он, когда я в третий раз заглянул под кровать.
– Где пригодятся? – спросил я.
– Да где угодно, – ответил Македонский и стянул одеяло пониже, прикрывая свой склад.Хотя о выпуске не говорят (автобусы и Иерихончики не в счет), близость его ощущается. Девушки, например, часто плачут. Глаза у них красные и опухшие, во всяком случае, у тех троих, которых я вижу каждый день. Русалка живет в нашей спальне, Рыжая иногда приходит ночевать. Спица появляется по вечерам одолжить кофеварку для Логов. И все ужасно дерганые, так что с ними боишься заговаривать. Особенно Рыжая. Она везде таскает с собой древнего плюшевого медведя, у которого один глаз из стекла, а другой пуговичный. Если его щелкнуть, поднимется облачко душной, коричневой пыли и запахнет чем-то очень старым, так что сразу представится, что с ним играла еще ее прабабушка, и он уже тогда был не новый. Этого страшного
В Доме траур. Начался ремонт, которым так долго всех запугивали. Всюду понатыкали стремянок, и штукатурщики в комбинезонах соскребают со стен рисунки и надписи. Народ, не вынеся такого надругательства, разбежался по спальням. Чистить начали с лазаретной площадки и потихоньку продвигаются к Перекрестку. Я выбрался поглядеть, на что это похоже. Вообще-то на что угодно, только не на наш коридор. Стены грязные и какие-то обскобленные, сплошь в шрамах. Светлее не стало, стало как-то унылее.
«Крови! Я жажду крови!» – периодически вопит Табаки. Именно в mom момент, когда о чем-нибудь задумаешься и расслабишься. Все пакуют рюкзаки. Носят их с собой в коридоры и обратно в спальни, распаковывают и опять собирают. Как на кого не взглянешь, он занят своим рюкзаком. Очень жарко.
«Война с девушками» – это когда Шакал въезжает с криком: «Они! Опять!» – и все вскакивают, а потом опять садятся, вернувшись к своим делам. В это время группки мрачных девиц вваливаются в Кофейник и занимают его часа на два, чтобы потом с тем же грозным видом удалиться. Не совсем понятно, почему это называется войной и почему парни прячутся по спальням, уступая девушкам коридор, но при этом делают вид, что у них этот коридор отняли силой. Подозреваю, что все это придумано от скуки, такими, как Лэри и Шакал, которым надо чем-то себя будоражить и запугивать.
Штукатуры все замазали, подровняли и переместились на первый этаж. Стремянки и защитная пленка на полу остались. Говорят, завтра прибудут маляры. Лагерь Логов на первом временно свернут. Лэри вернулся в спальню. Логи теперь весь день торчат во дворе, потому что от вида коридоров им не по себе, а находиться в спальнях они уже отвыкли.
– Я – на охоту, – говорит Табаки, выруливая утром из спальни. К подножке его Мустанга каждый день добавляется еще одна гирька, но рюкзак тяжелеет быстрее. Ездит Табаки, гремя и позвякивая, как скобяная лавка на колесах.
– Он уже как Белый Рыцарь, – говорит Лорд. – Падает через каждые два-три метра. В конце концов покалечится.
– Положимся на его везение, – говорит Сфинкс. – Не отнимать же у него рюкзак. Это будет похуже нашествия Иерихончиков.
– Нет, конечно, – пугается Лорд. – Лучше уж тогда сразу в автобус.– Что за автобус такой? – спрашиваю я Лэри после завтрака. – Про который все кругом говорят.
Он зевает, как крокодил, и уныло таращится.
– Автобус? Да нет никакого автобуса, ты чего? Откуда бы он взялся? Просто болтают люди. Кто-то пошутил, а остальные подхватили.
– И ты подхватил? Ты тоже все время о нем болтаешь.
– Я? – он почему-то обижается. – Ничего я не подхватывал. Зачем мне это? У меня своих проблем хватает.
– То есть тебе это ни к чему. Тебе и так хорошо.
Лэри совсем мрачнеет.
– Конечно, мне хорошо. Я – что? Мне скажут – автобус, я и сяду в него.
– Сядешь в придуманный автобус? – не веря своим ушам, уточняю я.
– Надо будет сесть – сяду, – Лэри нервно оглядывается и нагибается ко мне. Левый глаз его жутко косит.
– Странные у тебя вопросы какие-то, Курильщик, – говорит он шепотом. – Не нравятся мне они, понятно? Ты лучше езжай своей дорогой, а то у меня дела. Не до тебя мне, понятно?