Дом в Порубежье (рассказы)
Шрифт:
После этого я отпер сходной люк и толкнул большую дверцу. Затем мы тихо спустились по трапу в кают-компанию. И тут, когда мы смогли оглядеть все помещение, нашему взору предстала необычайная картина: оно было полностью разгромлено, а перегородки всех кают, по шесть с каждой стороны, превращены в щепы. То одна дверь стояла нетронутой, перегородка же рядом с ней представляла собой груду обломков; то дверь была сорвана с петель, а деревянные перегородки целы. И такое зрелище открывалось нашему взору повсюду, куда бы мы ни поглядели.
Моя жена направилась было к нашей каюте, но я остановил ее и пошел туда сам. Здесь картина погрома
Но поразило нас особенно не это, а то, что колыбель нашей малышки была сорвана со стоек и брошена через всю каюту в кучу покореженного и окрашенного в белый цвет железа. Увидев это, я взглянул на жену, она — на меня, и лицо ее страшно побледнело. Затем она опустилась на колени и зарыдала и стала благодарить Бога вместе со мной, ибо спустя мгновение я, смиренный и благодарный, оказался рядом с ней. Через минуту мы овладели собой, вышли из каюты и прекратили поиски. Кладовая оказалась нетронутой, что, впрочем, и не особо удивило меня, ибо у меня было такое чувство, что существа, ворвавшиеся в нашу каюту, искали нас.
Вскоре мы покинули разгромленную кают-компанию и отправились к свинарнику: мне не терпелось посмотреть, уцелела ли свиная туша. Когда мы зашли за угол свинарника, я громко вскрикнул, поскольку здесь, на палубе, лежал на спине гигантский краб, столь громадный, что мне даже не верилось, что может существовать чудовище столь колоссального размера. Он был коричневого цвета, и только его брюхо — бледно-желтого.
Одна клешня, или мандибула, была оторвана в схватке, в которой он, должно быть, и погиб (его всего выпотрошили). И эта клешня весила столько, что мне, поднимая ее с палубы, пришлось попыхтеть. И уже на основе одного этого можно представить размеры и устрашающий вид этого существа.
Вокруг громадного краба лежало около полудюжины крабов размером поменьше, не более семи или восьми дюймов в ширину, все белого цвета с редкими вкраплениями коричневого. Все они были перекушены громадной клешней, причем в каждом случае чуть ли не надвое. От туши же борова не осталось ни кусочка.
Вот и разрешилась эта тайна; а вместе с ее разрешением исчез и суеверный страх, душивший меня эти три ночи с тех пор, как я услышал стук. На нас напала бродячая стая гигантских крабов, которые, вероятно, перебираются в водорослях с места на место, пожирая все подряд на своем пути.
Взбирались ли они когда-нибудь на борт судна прежде, пристрастились ли они к человеческой плоти или напали из любопытства, сказать я не могу. Возможно, они сначала приняли остов судна за какое-то мертвое морское чудовище и поэтому били по его бортам, пытаясь, вероятно, пробить нашу необычайно крепкую кожу!
Или, быть может, они, обладая обонянием, могли по запаху обнаружить наше присутствие на судне, но это предположение (поскольку они не напали на нас все вместе на рубку, когда мы в ней были) мне казалось невероятным. И все же — не знаю. Почему же тогда они напали на кают-компанию и нашу каюту? Ответить я, как уже говорил, не могу, и поэтому давайте оставим этот вопрос в покое.
В тот же день я выяснил, как они попали на судно, ибо, узнав, что за существо напало на нас, я более тщательно осмотрел борта и, только добравшись до передней части носа, понял, как это им удалось. Здесь я увидел, что со сломанного бушприта
Впрочем, я все быстро исправил; несколькими ударами топора я обрубил снасти, и те упали в водоросли. После этого я возвел между двумя концами защитного сооружения пока временное, а позднее и постоянное, деревянное укрепление.
С тех пор мы больше не подвергались нападению гигантских крабов, хотя и слышали на протяжении нескольких ночей странный стук о наши борта. Возможно, их привлекали отходы, которые мы выбрасывали за борт, и именно поэтому стук сначала раздался на корме, напротив кладовой, ибо как раз отсюда, через отверстия в парусиновом пологе, мы выбрасываем наши отходы.
Вот уже несколько недель как о них ничего не слышно, и у меня появилась надежда, что они куда-то удалились, может быть, для того, чтобы напасть на других одиноких людей, доживающих свою короткую жизнь на каком-нибудь судне, затерявшемся посреди обширных просторов этого бескрайнего моря, заросшего водорослями и полного смертельно опасных существ.
Я отправляю это послание, как и предыдущие четыре, в просмоленном бочонке, привязанном к небольшому воздушному шару. Туда же я вложу оторванную клешню чудовищного краба [4] в подтверждение того, сколь полно опасностей это ужасное место. Если послание и клешня когда-нибудь попадут в руки человека, пусть он, глядя на эту громадную мандибулу, попытается представить размеры другого краба или крабов, способных уничтожить столь грозное существо, как обладатель этой клешни.
4
Капитан Болтон не упоминает о клешне в сопроводительном письме, присланном вместе с рукописью. — У.Х.Х.
Какие еще ужасы этот мерзкий мир приготовил для нас?
Я хотел вместе с клешней положить и скорлупу одного из белых крабов. Должно быть, это именно они крались той ночью в траве, когда мое разыгравшееся воображение приняло их за вампиров и нежитей. Но, поразмыслив, я отказался от этой мысли; зачем доказывать то, что в доказательствах не нуждается; да и, кроме того, это бы увеличило вес, который бы пришлось поднимать шару.
Мне надоело писать. Ночь близится к концу, да и мне уже почти не о чем говорить. Я пишу эти строки в кают-компании, и, хотя я отремонтировал ее, насколько это было в моих силах, мне не удалось скрыть следов, напоминающих о той ночи, когда громадные крабы врывались в эти каюты, разыскивая — ЧТО?
Говорить больше не о чем. Я, моя жена и малышка здоровы, но…
Я обязан взять себя в руки и быть терпеливым. Нам никто не поможет, и нам следует переносить то, что выпало на нашу долю, со всем присущим нам мужеством. А засим я кончаю, ибо не хочу напоследок жаловаться.
На капитанском мостике
(Вахта с 8 до 12 часов, вечером заметили лед.)