Дом веселых нищих
Шрифт:
Роман, взвизгнув, кидается на брата с кулаками. Колька пыхтит, отбивается и вдруг спихивает Романа с кровати. Роман летит на пол. Колька хохочет. За занавеской, отделяющей угол комнаты, раздается кашель и бормотанье.
Времени — часов десять утра. В квартире просыпаются лениво. Сегодня воскресенье.
Мать встала и уже гремит самоваром на кухне. У противоположной стены спит старший брат Александр, а на сундуке в углу под иконами — сестра Ася.
За стеклянной перегородкой в темной прихожей начинается глухая возня. Слышен
— Даша!
Ответа нет.
— А, Даша, — пристает дед. — Даша…
— А, чтоб тебя! Ну что? — отзывается бабушка.
— Да я так. Вставать или еще поспим?
— Спи ты. Спи.
— Да уж, кажется, выспался. Чего же лежать-то?
Бабушке еще хочется спать, но дед проснулся окончательно. Он зевает и крестит рот.
— О-о господи, господи. Пойти разве тележку смазать. Да ноги чего-то болят. Должно быть, натрудил. Третьего дня Хольмин говорит: «Свези заказ на Гагаринскую…» Слышишь, Даша, а?
— Слышу.
— На Гагаринскую. Чума ж его возьми!
Дед замолкает. Долго кряхтит, почесывается, потом опять раздумывает вслух:
— Или смазать пойти тележку-то… или полежать?
— Да лежи ты, неугомонный! — в сердцах вскрикивает бабушка.
Квартира наполняется звуками. Хлопает дверь в соседней квартире, где живет хозяин кузницы Гультяев. Кто-то, стуча каблуками, скатывается вниз по лестнице. В первом этаже робко хрюкает гармоника.
Толкнув дверь ногой, в комнату входит мать. В руках у нее весело фыркает ярко начищенный самовар.
— Вставайте, лежебоки, — громко говорит она. — Самовар на столе.
Поставив самовар, она подходит к Роману. Улыбаясь, щекочет его, хлопает по губам вкусно пахнущим, испеченным из теста жаворонком и нараспев говорит:
— Чивиль-виль-виль, великий пост — жаворонок на хвосте принес.
Роман воет от восторга и дрыгает ногами. Сегодня девятое марта. Жаворонки прилетели.
Кое-как ополоснув и вытерев лицо, Роман торопится к столу. Перекрестившись, садится и, потягивая с блюдца чай, исподлобья осматривает всех. Александр пьет нехотя. У него мрачный вид, — кажется, не выспался. Длинный нос вытянулся еще больше. Опять будет брюзжать целый день. Сестра Аська лениво жует булку и украдкой читает книгу, которая лежит у нее на коленях.
Один Колька весел и подмигивает Роману. Он исподтишка щелкает его, а сам, как ни в чем не бывало, обращается к Александру:
— Играл вчера?
— Да
— Где?
— В офицерском собрании. Танцы.
Роман жадно вслушивается. Колька и Александр — музыканты. На корнетах играют. Пять лет учились в кантонистах. Но Колька музыку бросил, служит в банке курьером, а Александр продолжает заниматься и играет в военном оркестре.
Роман мечтает тоже быть музыкантом. После чая сестра усаживается с книгой к окну.
— Слетай за газетой, — говорит Александр и дает Роману пятачок.
Роман стрелой выскакивает на лестницу.
Во
Мастеровые курят, степенно разговаривают. Сейчас еще все трезвые.
Во втором этаже каменного флигеля, где живут портные, уже слышны возбужденные голоса.
У лестницы стоит дед. В руках у него бутылка с касторовым маслом. Он неторопливо, гусиным пером, смазывает свои грубые, солдатские сапоги.
— Ромашка, куда? — Это Женька Гультяев, сын кузнеца, орет, высунувшись из окна.
— За газетой.
— И я с тобой.
Через секунду Женька выскакивает во двор. На нем новый синий костюмчик с блестящими пуговицами. Толстый горбатый Женькин нос гордо сияет. Женька для того и выбежал, чтобы похвастать костюмом.
— Ничего себе, — говорит Роман, осторожно ощупывая костюм. — Пуговицы красивые.
По дороге Женька, захлебываясь, рассказывает новости:
— Андреяхе голову разбили. С повязкой ходит…
— Кто разбил?
— А неизвестно.
— Надо дознаться.
— А как насчет того? — таинственно спрашивает Женька.
— Слежу все время. А ты?
— И я слежу. Вчера на пушках собирались, о чем-то сговаривались. Твой Колька был, Андреяха. Я хотел подслушать, да прогнали.
— Ладно, узнаем.
— Гулять выйдешь?
— Нет, — говорит Роман, — у нас сегодня гости.
Роман торопится домой. Уже на лестнице слышит, как заливаются корнеты братьев. Это Колька по старой памяти играет с братом.
На кухне что-то шипит. Бабушка, засучив рукава, сбивает в большом горшке тесто. По квартире разносится острый и вкусный запах.
Луч света, заглянув в окно, скользнул в угол и вспыхнул на мрачных позолоченных киотах.
— Надо на две четверти, — говорит Александр. — Тут фа-диез.
КОЛЬКА ТОЧИТ КИНЖАЛ
Мать ушла на целый день в прачечную. Колька на службе, в банке. Сестра еще не возвращалась из школы. Бабушка и дед на работе. Бабушка служила в свечной мастерской, где-то на Васильевском острове, дед — в щелочной мастерской, в этом же доме. Позже всех, уложив корнет в футляр, ушел на репетицию Александр.
Роман остался один.
Сперва он разбирал папиросные коробочки. Обламывал края, а карточки раскладывал пачками. В карточки ребята играли, как в фантики. Нижние стенки коробок стоили очень дешево, верхние же крышки были «пятерками», «десятками», а если с особенно красивым рисунком, то и «стошками».
Рассортировав карточки и убрав их, Роман открыл форточку и стал смотреть на двор.
Хорошо на дворе. Солнце щедро поливает землю теплыми лучами. Воздух звенит от крика, стука и смеха. Горло щекочет дым и пар. Это в щелочной мастерской сегодня варят щелок. Рабочие перед открытыми окнами месят большими совками серую жидкую массу, разлитую по ящикам.