Дом
Шрифт:
Х осталась голой. Ее дом дал ей статус, можно сказать, положение в обществе, наделил достоинством, идентичностью. Все это унесло наводнение в результате поломки бойлера. Лишенная этих знаков отличия, Х вновь стала как все, как самые несчастные и обездоленные на земле, вновь стала маленьким ребенком – разве дети не рождаются голыми, и разве сегодняшние дети, обреченные на ад земной, эксплуатацию, позор, унижение, не остаются голыми навсегда, голыми жертвами всех тех, кем движет только алчность? Она была одна. Она не знала, почему у нее отняли «одежду» – в символическом смысле, – почему судьба так ожесточилась против нее. И кто забрал ее одежду. Кто ее сорвал. Кто, завладев, при случае попользуется ею. У нее только
Так она мучилась сомнениями, когда вдруг другой вопрос – на первый взгляд нелепый – мелькнул у нее в голове: а что, если катастрофа с бойлером была шансом? В трудные моменты своей жизни, под ударами судьбы, в испытаниях Х всегда любила, как говорила она сама, «мыслить иначе». В априори тяжелой ситуации попытаться найти хорошую сторону – «хорошую сторону плохого», еще говорила она, – преимущество, повод надеяться, шагать вперед, строить. Так она справлялась с трудностями. Так попыталась «мыслить иначе», когда не прошла конкурс на должность адъюнкт-профессора и все университетские горизонты для нее закрылись, – эта неудача дала ей шанс поступить в адвокатуру, где она сделала достойную карьеру, а потом продолжить, для обогащения ума, учебу на философском факультете, чего никто от нее не ожидал, – или когда ушел муж, оставив ее одну с маленьким ребенком, или, совсем недавно, когда ей сообщили, что у нее рак: опасность представлялась очень серьезной – что было точно, – а будущее весьма ограниченным – что было глупо. Другие были бы раздавлены, а она пыталась и в этих неприятных событиях узреть что-то позитивное, не жалуясь и не отчаиваясь. Полезный урок. Она всегда пыталась действовать – либо преодолеть препятствие, либо обойти его, найти окольный путь, а то и договориться с ним. Только так – по ее мнению – можно смотреть на мир. По другим углом. Используя силу течения, а не пытаясь ему противостоять.
Очень долго в простоте душевной Х представляла себе дом делом своей жизни. Ей потребовалось много времени и сил, чтобы замыслить его, отыскать участок, довести до конца строительство, сделать его жилым, очаровательным, выразить в нем всю глубину своего существа; сколько же ностальгии понадобится ей, чтобы исцелиться, зная, что пользоваться им нельзя? Научиться обходиться без него? Жить без него – и без плана вновь построить дом? Остров – и ее дом – стали могилой ее иллюзий. Неужели это и есть шанс?
– Почему бы нет? – могла бы возразить она.
Ее близкие знали за ней склонность к мистике, она была немного провидицей, способной на долгие рассуждения о положительных сторонах нужды, о пользе лишений, об очищении. И впрямь она, как школьница, на которую снизошло откровение, всегда держала в голове заповедь философии дзен: «духовное знание придет лишь от жизни без прикрас». А как иначе она призывала бы себя к порядку на всем протяжении стройки? Вот оно что, она имела в виду «духовное знание»!
Чтобы принять решение построить свой дом – и выполнить его, – Х мобилизовала в себе одновременно воспоминания, волю, разум, желания. Это все и рухнуло, когда взорвался бойлер и страховые компании запретили пользоваться домом.
Так не был ли кризис, вызванный невзгодами, – в другом плане, не касающемся дома, – случаем сделать несколько шагов к познанию себя? Возможностью уйти от якобы научного рационализма – который с рождения преобладал над ее интеллектуальной жизнью, – от мерзостей общества потребления – которое притупляло ее фантазию, – чтобы пережить настоящую инициацию? Попытавшись найти чудесное, ужасное и святое в полете облаков, дуновении ветра, силе волн и голосе, что нашептывал в глубине ее души? Не был ли этот кризис шансом попытаться уйти, разумеется, в плане сугубо личном, от законов материализма западного мира, который загрязнил всю землю, всецело подчинив ее алчности, вражде, насилию,
Х была одна перед всем миром, перед всей его тщетой, ей не за что было уцепиться, кроме крошечного огонька, который, она знала, горел в глубине ее существа – душа ли ее, суть ее души, тайна мироздания, образ или познание Бога? Она была одна посреди пустоты нашего времени, которое отринуло мифы, героические легенды, верования и религии, все, что вело и направляло народы с начала времен и составляло сокровища мудрости и исцеления, истинного мира, как внутреннего, так и внешнего. Эти сокровища женщины острова, скорее всего, сами того не зная, силились сохранить. Наверно, они догадывались или чувствовали, что от этого зависит гармония с глубинами души и наше примирение со всеми сферами живого…
И все невзгоды ее дома как никогда укрепили в Х решимость стать женщиной с острова…
Остаться без дома, без резиденции на острове – хотя Робер любезно предложил ей кровать у себя в уголке, – без средств, со своим отчаянием на виду у всех, раздетой – не было ли это для Х действительно шансом, возможностью освободиться от своих эмоций, особенно – если смотреть в корень – от личной эмоциональной вовлеченности в свой проект дома, вовлеченности, которая, конечно, поддерживала ее много месяцев, но была убийственна – в буквальном смысле слова? Как если бы несчастье с домом обозначило переломный момент в ее жизни. До сих пор у нее было достаточно воли – и иллюзии насчет собственной смерти, – чтобы с желанием совершенствовать свое место в обществе, вкладываться в работу, в семейную жизнь, и чтобы построить дом как символ того, что жизнь удалась. Не началась ли теперь для нее новая фаза, в корне иная, в которой, вместо того чтобы давать гарантии обществу, она стремилась просто быть собой? Это было одновременно проще и ценнее. Побыв всего лишь частицей на орбите чужой системы, не становилась ли она центром новой системы – своей?
В самом деле, авария бойлера положила для Х начало глубоким переменам – можно сказать, целительным, – в ее личности и в ее жизни.
Х приписала этот феномен солнцу. Тому, что алхимики в старину называли opus solis, творение солнца… Она сравнила подспудную, невидимую работу, совершившуюся в ней, с прорастанием зерна, которое происходит глубоко под землей, в темноте и зимнем холоде: это же чудо, которому нельзя ни посодействовать, ни помешать; в одно прекрасное утро – в частности благодаря солнцу – пробьется новенький зеленый побег, обещание высокого растения. Ее нагота напоминала Х, что главное скрыто от глаз.
До сих пор Х почти не занималась прилегающей к ее дому местностью. Как ни странно, она о ней даже не думала. Годами была сосредоточена на постройке и совсем забыла об участке, отложив на потом цветочные клумбы, посадку кустов и деревьев. Парадоксально, что и говорить, настолько в этой голой местности строение было неотделимо от зеленого ларца, от обрамляющего его сада.
В эти месяцы, когда дом для нее был заказан – двери и окна опечатали, – Х много занималась участком, обдумывала, рисовала, обустраивала, засаживала, превращала в сад. Чтобы заняться садом, так сказать, автономно, ради него самого. И это оказалось очень увлекательно.
Она замыслила свой дом целиком и полностью обращенным к людям – еще не вполне законченный, он так и не исполнил эту функцию гостеприимства и открытости, но Х не теряла ее из виду. Работая над участком, она поняла, что сад еще отчетливее, чем сама постройка, обращен к внешнему миру. Не только чтобы принимать этот мир – сад мог быть местом отдыха или приятных прогулок, – но и чтобы дарить миру прекрасное зрелище природы, заигравшей новыми гранями благодаря труду садовника. Сад мог стать настоящим чудом. Позже она соберет на эту тему еще сотни клише.