Домашний быт русских цариц в Xvi и Xvii столетиях
Шрифт:
Из родных царевны заметно выдвинулся ее дядя Гаврила Васильевич Хлопов, по видимому человек очень неглупый, бывалый, стойкий и прямой. Очень понятно, что он-то особенно и не мог понравиться Салтыковым. Однажды ходил государь в Оружейную Палату и смотрел оружейную казну. Оружейною Палатою, где выделывалась всякое царское оружие, заведывал тогда Михайла Салтыков, исполнявший, кроме должности кравчего, и должность оружничего, которая также всегда поручалась близкому и доверенному человеку. Поднесли к государю турецкую саблю и почали хвалить. Салтыков, как полный хозяин царского оружейного заведения, а след. и знаток дела, выхваляя своих мастеров, стал говорить, что и на Москве, т. е. в Оружейной Палате, государевы мастеры такую саблю сделают. Государь передал смотреть саблю в руки Гавриле Хлопову, спрашивая его: как он думает, сделают ли такую саблю в Оружейной Палате? Осмотрев саблю, Хлопов ответил: «пожалуй сделают, только, думаю, не такову, как эта». Мог ли Салтыков, оружничий, перенести хладнокровно такое противоречие своему отзыву, а может быть и хвастовству. Рассерженный, он вырвал у Хлопова саблю, примолвив, что говорит он, незнаючи [101] . Знал ли Хлопов действительно толк в этом деле или выразил только простое сомнение умного и бывалого человека, но неуступил оружничему, побранился с ним и «поговорил с Салтыковыми гораздо в разговор». Все это делалось при самом царе и все это напоминает поведение олигархов во время молодости дедушки Михаила, царя Ивана Васильевича Грозного. С тех пор Салтыковы невзлюбили Хлоповых, а это почти решало участь царской невесты. Бороться с такими сильными и влиятельными людьми было невозможно людям, еще только приближавшимся к доверию государя. Недели две спустя после того, как дядя невесты поговорил гораздо в разговор с оружничим, Мих. Салтыковым, нареченная царица начала понемогати, появилася болезнь, «рвало и ломаоо нутр и опухль была… а была ей блевота не
101
Когда это было, неизвестно. В расходных дворцовых записках значится, что 10 мая в Оружейный Приказ из домовой государевой казны была отпущена «сабля булатная тевриская (теврисский выков) ножны хоз черной, оковы булатные, цена 5 р.» Быть может это та самая сабля, которую похвалил государь. В Оружейной Палате сохраняется булатная сабля прорезная с богатой золотой насечкой и с русскою подписью латинскими, т. е. польскими буквами: «сей тесак сделан повелением государя царя и в. к. Михаила Феодоровича всея Русии в пятое лето (1617 г.) государства его месяца… по приказу крайчево и оружничево Михаила Михаиловича Салтыкова, делал мастер Nial Proswit». Нет никакого сомнения, что эта сабля сделана по приказанию Салтыкова в подтвержденье своих слов, что и в Москве сумеют сделать саблю не хуже турецкой.
Это было врачеванье настоящее, которое предписывалось старым блогочестием и оправдывалось общим убеждением народа в его непререкаемой помощи. Докторское врачеванье по тому же убеждению все еще имело вид врачеванья бесовского, имело вид волхвования, зелейничества, которое было грехом. Домострой писал: «аще Бог пошлет на кого болезнь или какую скорбь, ино врачеватися Божиею милостью, да слезами, да молитвою, да постом, да милостынею к нищим, да истинным покаянием. Да благодарение и прощение и милосердие и нелицемерная любовь ко всякому, аще кого чем приобидел, отдати сугубо и на пред не обидети. Да отцов духовных и всяк чин священнический и мнишеский подвизати на моление Богу; и молебны пети и вода святити с честных крестов и со святых мощей и с чудотворных образов, и маслом свящатися; да по чудотворным по святым местом обещеватися и, приходяще молитися, со всякою чистою совестью; тем цельба всяким различным недугом от Бога получити…» Домострой толковал, что всякие тяжкие различные недуги суть наказание гнева Божия; поэтому кто «оставя Бога, и милости и прощения грехов от него нетребуя, призывает к себе чародеев, кудесников, волхвов и всяких мечетников и зелейников, и с кореньем, от которых ожидает душетленной и временной помощи, тот уготовляет себя диаволу, во дно адово, во веки мучитися».
Конечно, если всякая болезнь носила в себе смысл Божьего гнева, Божьего наказания за премногие грехи, то и ее врачевание должно было призывать одну лишь Божию помощь, должно было обращаться к одной лишь святыне и к делам покаяния. Человеческая помощь здесь ничего не значила, а тем менее — помощь докторская, которую и вообще весьма трудно было отделить от обыкновенного знахарства, отреченного и проклятого всеми соборами. Вот почему во всех важных случаях, не только в домашнем ежедневном быту, но и в быту всенародном, всегда с молитвою прибегали к чудотворной силе святой воды, освященной с животворящего креста с мощами. Так, в 1647 г. февр. 26, царю Алексею Михайловичу били челом жители города Карпова: «по твоему государеву указу твой новый город Карпов поставлен, а мы, холопи твои, в Карпов из разных городов сведены на вечное житье с женишками и с детишками и дворишки себе построили; и за грех наш, в Карпове напала на нас болезнь и скорби полевые (степные), и вода в Карпове нездоровая: многие от тех болезней и скорбей помирают, и целебного животворящего креста Господня с мощами святых в Карпове нет; вод священие бывает крестом Христовым без мощей. Вели, государь, прислать в Карпов для наших скорбей и болезней животворящий крест Господень с мощами святыми на освящение воде и на утверждение и на исцеление нам, чтоб нам от тех полевых болезней и скорбей напрасною смертью не помереть». Государь велел им принести животворящий крест из Хотмышска, куда эта святыня, вероятно по такому же челбитью была отправлена в 1646 г. с наказом: «тот животворящий крест для освящения воды и исцеления всяких болезней и скорбей воеводам из Хотмышска отпускати в городы без задержания». По таким же причинам, в 1649 г., государь послал из Москвы животворящий крест с мощами в Курск, где многие люди нападными болезнями и страхованиями болезновали и помирали. Государь наказывал встретить святыню с крестным ходом, служить молебен, святить воду; «и тою святою водою город и по городу наряд (пушечный) и всякие крепости, и всяких чинов людей, и лошадей, и всякую животину кропить не по один день; и в другие украйные города отпускать на просвещение и исцеление больным, с великою с подобающею честью» [102] . Мы увидим, что в царском быту животворящим крестом всегда благословлялись новобрачные, а равно и новорожденные младенцы с тою, без сомнения, верою, чтобы эта святыня служила им на исцеление и сохранение от всяких недугов.
102
Описание госуд. Архива, И. Иванова, 300. Полн. Собр. Зак. т. i, no 2.
Весьма понятно, что в настоящем случае для государевой невесты святая вода с животворящего креста была наиболее желанным врачеванием. Докторское искусство являлось здесь, по местным, дворцовым обстоятельствам в самом подозрительном виде. Чтобы предохранить больную от отравы ей давали еще камень безуй, который, по тогдашним понятиям, служил самым верным средством не только от всякой отравы, но и от всяких болезней. Известно, что патриарх Никон, в своей ссылке, жаловался, что его было отравили: «крутицкий митрополит да чудовской архимандрит прислали дьякона Феодосия со многим чаровством меня отравить и он было отравил, едва Господ помиловал, безуем камнем и индроговым песком отпился» [103] .
103
Безуй или безоар, камень, находимый во внутренности некоторых животных, а также камень ископаемый. В средние века ему приписывали, как мы заметили, целебную силу от всевозможных ядов и болезней. Такое понятие о нем сложилось, конечно, на востоке, почему восточные безуи и ценились всегда выше других, по ценам неимоверным, ибо вообще эти камни очень редки. В старинных наших лечебниках, разумеется переводных, о камне Безуе сказывается следующее: «безаар камень привозят из Индии, а кой привозят из восточной Индии и тот есть сильнее, а цветом сер, а иной черн, и мелок; а сказывают, что находят его при берегу морском, а родится сказывают в сердце у оленя, а иные сказывают — у змеи в желчи». Далее лечебник говорит, что все мудрецы описуют, что безаар начальное место имеет между всеми лекарствами, которые помогают от окормов и от упойства, сиречь от порчи лихих людей… нет его сильнее. Серапион мудрец пишет, что принимать его надо тертый, весом против 12 зерен ячменных, подогрев с ренским или с белым Францусским виом, «а как его кто выпьет и лег бы на постелю окутався платьем, чтобы вспотеть. —
Около времени избрания Хлоповой в невесты государю, 1616 г. марта 21, взяты были в государеву казну, на казенной двор, у ярославца Назарья Чистово «три камени безую, в одном весу 9 золотников 2 денги, в другом — 8 зол. с полузолотником, в третьем — 6 зол., с четью, и всего в трех каменех весу 24 золотника без денги, а денег за них довелось было дати 215 рублев (выданы из Денежного приказу). Арх. Ор. Пал. № 1063. — В 1625 г. кизылбашский Аббас Шах прислал государю в поминках камень безуй оправлен в золоте с яхонтики и изумрудцы, весу совсем 7 золотн. цена 14 р. 17 алт. 4 д. В 1626 г, куплен у казанца Ив. Истомина камень безуй большой весу 17 золотн. за 15 р. — В 1676 г. марта 7 велено было сделать государю в серебряной палате чашку с кровлею гладкую на поддонце, с подписью государева имени, а в чашке и в кровле вставить по безую восточному, и позолотить сплошь. Весу в ней вышло 1 ф. 59 зол. Апреля 4 она подана в хоромы. Чашка сделана постоянно болевшему царю Федору Ал.
Между тем Салтыков, оставив доктора Бильса, может быть по той причине, что не надеялся найти в нем пособника своим замыслам, обратился к лекарю Балсырю, т. е. степенью ниже в медицинских познаниях, который ответил ему, что он мимо дохтура лечить неумеет, тое болезнь знают дохтуры. Однако ж он осмотрел больную и свидетельствовал, что «было у ней в те поры в очах желтовато, а словет желтая болезнь, и что лечить ее можно и порухи от тое болезни чадородию небывает, да и жолтина в очах (у ней) была невеликая. И преж того он такие болезни лечивал и пособлял». Да не того хотел кравчий Салтыков, он хотел чтобы невеста была больна неизлечимо, чтоб она была к государской радости не прочна. Одним словом, он искал причины удалить ее из дворца со всеми родными. С этой мыслью он спросил Балсыря, «будет ли она им государыня?» Тот отвечал — почему ему то ведать, то не его дело. Лекаря Балсыря, после того, как и доктора Бильса, к больной не зывали и лекарства у них не спрашивали. Мы видели, каким лекарством пользовали больную, и от каких лекарств она исцелела. Но в то время, как в верхних хоромах больную исцеляли св. водою с чудотворн. креста, Салтыков рассказывал государю, что «дохтурьи болезни ее смотрили и говорили, что в ней болезнь великая, излечить ее неможно и живота (жизни) ей долгого не чаять; что такою болезнью была больна на Угличе женка и жила всего с год и умерла; и дохтур сказывает, что Марьи излечить нельзя».
Трудно было молодому царю узнать правду в этом деле. Трудно было не поверить двоюродным своим братьям, которые были такими близкими и преданными ему людьми. Тем еще более трудно было узнать истину, что Салтыковы успели восстановить против Хлоповых, а стало быть и против государевой невесты, его мать, великую старицу Марфу Ивановну, на которую они действовали вероятно наговорами и сплетнями чрез свою мать, старицу Евникию, жившую тоже в Вознесенском монастыре. Видно, что монастырь с своими инокинями служил им самою твердою и прочною опорою в их самовластных действиях. «Враг же диавол научи некоторым сродичам, цареве матери племянником остудити цареве матери царицу, некоторым чародейством ненависть возложиша и разлучиша ю от царя и послаша в заток» [104] .
104
И. С. Р. Л. V, 65.
Действуя и в монастыре и пред лицом государя с самою коварною скрытностью, они без сомнения первые же предложили решить это дело соборне, т. е. в думе, по рассуждению всех бояр, ибо вопрос был действительно очень важен, по крайней мере лично для царя. После освящения царским именем, после крестного целованья, после всенародных молений о здравии, было не совсем легко нареченную невесту — царевну сослать с Верху, т. е. из дворца. Необходимо было подумать и рассудить дело с осторожностью. Назначен был собор, думное сиденье, на котором дядя невесты Гаврило Хлопов бил челом и заявил «чтоб еще не поспешили сводить (ее) с Верху, потому что в ней болезнь объявилась невеликая, от сладких ядей, да и та уж минуется». Но его речи были напрасны, ибо причина заключалась не в болезни, а в остудении к невесте и ее родству великой старицы Марфы. Собор решил, что невеста к государевой радости непрочна. Нареченную царевну сослали с Верху. Спустя два дня после того, ее болезнь было вспомянулась, но скоро прошла и за тем она оставалась совсем здоровою, живя на подворье у своей бабки, Федоры Желябужской. Через 10 дней после ссылки с Верху, ее отправили из Москвы в ссылку в Тобольск с бабкою и теткою и с двумя дядьями, все Желябужскими, так что невеста разлучена была даже с своими ближайшими родными, отцом и матерью. Отцу тогда же дано было воеводство на Вологде, где он находился до 1619 года, когда ему велено было ехать в деревню [105] . Молодой государь повержен был этим событием в печаль и скорбь великую.
105
Дворц. Разр. I, 238, 418.
«Сице же учиниша благочестивому царю, нанесоша ему печаль и скорбь велию; он же беззлобивый благодарне терпяше сия и невосхоте иные поняти, дондеже Литовский король отпусти отца его, митрополита Филарета на Русь».
Шесть недель, проведенные женихом в смотринах на свою обрученную невесту, в беседах с нею, вообще в близости к ней, не могли пройти бесследно для очень еще молодого и благоуветливого царя. Из многих обстоятельств этого события заметно, что государь очень полюбил свою невесту. Официальные акты, которые остаются почти единственными источниками наших сведений о деле, не должны были, конечно, раскрывать юношеских чувств государя, но они, особенно ударяя на то, что Хлопова жила в Верху не малое время, что нарекли ее царицею и молитва наречению ей была, и чины у ней были по государскому чину, и крест ей целовали и Бога за нее молили всем государством, объясняют тем самым, что дело и в официальной среде доведено было до тех границ, от которых не легко возвращаться. Но что же оставалось делать пред суровою истиною, открытою кравчим Салтыковым, засвидетельствованную семейным собором, что нареченная царица к государевой радости непрочна по своей неизлечимой болезни? Царь покорился. «Он же беззлобивый блогодарне терпяше сия и не восхоте иныя поняти, дондеже Литовский король отпусти отца его митрополита Филарета на Русь». В этом только и мог выразиться смиренный протест покорного своей матери сына, который едва ли хорошо верил и своим родным и всему семейному собору, что невеста в действительности была ему непрочна. Невесту сослали с Верху, как можно полагать, судя по некоторым отметкам дворцовых расходов или в конце июня, или в начале июля. Во второй половине июня, видимо, все еще готовились к свадьбе. 17–28 июня готовили выездные брачные сани для невесты, обивали их алтабасом по серебреной земле шолк зелен, червчат, багров с золотом и кизылбаским червчатым бархатом, на хлопчатой бумаге; шили в них водушки из бархату по серебреной земле шолк ал, устраивали и обивали скамейку, делали под ноги миндерь или тюфяк из червчатого сафьяна и т. д. В мастерской палате еще 26 июня шили государю брачную обычную одежду, русскую шубу на соболях и терлик, при чем было употреблено два меха соболей, ценою в 250 р. — В это же самое время готовился к своей собственной свадьбе и Михайла Салтыков. Разлучив царя с любимою невестою, он сам спокойно обвенчался 14 июля на своей избранной невесте и на третий день свадьбы, июля 16, приезжал к государю, как новобрачный, челом ударить. Государь благословил его образом и одарил кубком, бархатом, атласом, соболями. 17 июля государь точно также благословил образом и одарил и молодую Салтыкову, Парасковью Ивановну. Мать государева, инока Марфа Ивановыа тоже благословила молодых образами и одарила камкою и соболями. Борис Салтыков женился еще в 1615 г. 5 ноября [106] .
106
См. в Материалах записки о верхнем относе 7124 г. О новобрачных приездах к государю Салтыковых см. Материалы № 2.
Прошло около трех лет, самых тяжелых даже и для политического положения государя. В 1618 г. к Москве подступал польский королевич Владислав, отыскивая царства, так как ему еще прежде Михаила Москва дала присягу. «Бысть тогда на всех страх и трепет и ужас, нашествия ради поганых, и шатость бе велия в людех, друг друга боящеся и чаяху измены… и царю с матерью велия скорбь бе и туга…» Судьба избранного всенародно царя подвергалась большой опасности именно от предполагаемой шатости и измены в людях. Но эта шатость отжила уже свой век; Москвичи стали крепко за своего молодого царя и отбили королевича от стен столицы. Заключен был хотя и худой, но необходимый мир, который возвращал нам оставшихся в Литве пленников, а в числе их государева отца Филарета Никитича. 14 июня 1619 г. прибыл наконец в Москву Филарет Никитич. Через 10 дней, 24 июня, он торжественно был поставлен в патриархи. С этого времени управление земскими, государственными и домашними государевыми делами переходит в руки отца. Скоро становится заметным, что влияние матери или, вернее сказать, влияние стариц Вознесенского монастыря, где жила Марфа Ивановна, ослабевает. Как только была почувствована мужская, строгая и более справедливая рука в управлении, как только восстановлены были сила и значение царской власти, дела приняли другой ход. Временщики Салтыковы со всем своим родством постепенно теряют свое самовластное значение. Все, что было ими теснимо становится на ноги. В самом государе просыпается старое чувство к его сосланной невесте.