Домашний рай
Шрифт:
– Да, один.
Нахимов замолчал, не хотелось ничего рассказывать больше этому горе-служаке, всеми силами цепляющемуся за свое кресло. Да и письмо хочет тот написать для того, чтоб хвастать потом перед начальством, какой он заботливый, мудрый руководитель.
Неожиданно для студента Фомин в сердцах воскликнул:
– Надо было просто национальность поменять и фамилию взять поскромнее! Тогда все шито-крыто было бы. Учить вас некому. Умные люди все так делают, а они что за шишки такие?! Эх, да что уж тут говорить, поздно…
Нахимов удивленно
Но тот вдруг хлопнул себя по лбу, просиял лицом, перешел зачем-то на «вы».
– Послушайте, Нахимов, не в службу, а в дружбу, напишите, прошу вас, письмо, потом мне принесете, я отредактирую и отошлем. Очень меня вы выручите, очень! Сами понимаете, у меня были когда-то трения с его матерью, неудобно все это бездушно и канцелярски пустить на самотек, надо бы как-то по-человечески.
Нахимову так сильно хотелось побыстрее покинуть душный кабинет, словно пронизанный как раз этой атмосферой казенности, что он поспешно согласился и поторопился уйти.
Попрощался с секретаршей, гневно стучащей по пишущей машинке, толкнул тяжелую дверь кабинета проректора и вдруг неожиданно для себя увидел в коридоре тучную фигуру Туманова.
Тот стоял в некотором недоумении.
– Не знаете, что с Бирюковым стряслось? – тут же спросил доцент Нахимова. – На встрече с проректором какую-то ахинею нес. Понятно, чтоб Фомина позлить, все знают, как тому с Весником пришлось в свое время обойтись. Но в такой день зачем? А Николай Петрович – нормальный мужик, просто подневольный, опять же ответственность на нем… А этот фрукт уважаемого человека обидеть решил и на Донченко сейчас огрызнулся, да так, что та обиделась и умчалась, как скорый поезд. А ведь они вроде друзья?
Аркадий Сергеевич вопросительно взглянул на Александра, ожидая от него пикантных подробностей, к которым, по всей видимости, был охоч. Но Нахимов промолчал.
– Что это, кстати, у вас в пакете? – неожиданно поинтересовался Туманов. – Конспекты лекций?
– Тетрадь Семена, он же с ней никогда не расставался, и вчера с ним была, – ответил Нахимов.
– Пойдемте пообедаем вместе, Саша, – не дождавшись подробностей о взаимоотношениях Бирюкова, Наташи и Весника, предложил Туманов, и Нахимову пришлось последовать вместе с ним. Отказать показалось неудобным, а во время прогулки к студенческой столовой Нахимов, неожиданно для себя, разговорился.
– Я вчера после третьей пары, в два часа, с Семеном договорился встретить. В час сорок пять у меня лабы по физике закончились, и я поспешил в общагу. Когда до Первомайской дошел, увидел мчащуюся Скорую, и что-то в груди екнуло, предчувствие нехорошее охватило. Побежал за ней, а там возле профилака Семена на носилки уже укладывают. Наташе плохо стало, врач ей нашатырного спирта дал понюхать, Бирюков, вместо того, чтобы Семеном заниматься, возле нее с ваткой крутится, в чувство приводит. А я в Скорую рядом с водителем прыгнул как сопровождающий.
Нахимов замолчал, вчерашние события опять промелькнули
– Вечером тетя Надя, мама Весника, прилетела. Я ее встретил, в комнате Семена она сейчас, так вот, пришли к ней Бирюков с Донченко. Она вдруг на Наташу взглянула мрачно и говорит: «Ты в смерти сына виновна». Не знаю, что на тетю Надю нашло. Наташка побледнела, ничего не ответила и выбежала из комнаты…
Они прошли мимо трепещущих листков объявлений на двери столовой и начали подниматься на второй этаж.
Здесь, в преподавательском зале, было почище, и раздатчицы повежливее. Впрочем, демократизм физтеха распространялся и на то, что здесь обедали все, кто пожелает, а не только доценты с профессорами. В основном, это были первокурсники или второкурсники, еще продолжающие ходить на лекции. Как воскликнул любимец физтеха Кондратьев в своей репризе «Я не хожу на лекции, я боюсь этих огромных пустых аудиторий!» Но пока младшекурсники исправно ходили на лекции, а в перерывах также аккуратно заполняли залы физтеховской столовой.
В воскресный день зал столовой практически пустовал. Они не спеша взяли еду и уселись за столик, расположенный возле окна.
Туманов обладал изрядным аппетитом. В его сегодняшний обед вошли винегрет с идеально нарезанными кубиками свеклы, лапша с плавающим куриным мясом, увесистая продолговатая котлета, прикрытая гречкой, обильно политой темно-вишневым соусом, стакан густой сметаны, компот, да еще светло-желтый сочник с хрустящей корочкой. Аркадий Сергеевич явно любил покушать, о чем свидетельствовали и незаметно для него самого растущий животик, и тот пищевой ассортимент, что перед ним располагался сейчас на столе.
Туманов деловито расправлялся с едой, а Нахимов вяло ковырял вилкой картофельное пюре.
– Аркадий Сергеевич, я плохо разбираюсь в медицине, но возможно ли такое, чтобы человек ни с того ни с сего вдруг потерял сознание и умер?
– Видишь ли, Александр, – доцент маленькой ложкой уже начал отведывать сметану и понемногу отъедать от сочника. – Учеба на физтехе сложная штука, нагрузки огромные, напряжение, как бы это сказать, интегрально накапливается. Особенно у Семена. Ведь он постоянно думал о работе. Да ты и сам знаешь, каково это быть настоящим физтехом. В голове только формулы, опыты, теоремы…
Нахимов отложил вилку в сторону.
– Да, Аркадий Сергеевич, я прекрасно знаю о всех трудностях, но Семен всегда отличался исключительным здоровьем, плавал, в футбол и волейбол играл, а тут раз, и сердечная недостаточность. Врачи ведь сами разводят руками.
– К чему ты клонишь, Саша? – насторожился Туманов. – Ты думаешь, что смерть Семена не была естественной? Может, детективов начитался? Брось, кому может выгодно это? Мы же не в какой-нибудь Америке, где убийства на каждом шагу. Маму Весника лично я готов понять, она теперь в каждом или каждой готова видеть убийцу, но ты-то должен рассуждать логически и не впадать в истерику.