Домашний совет
Шрифт:
– Недавно у твоего родственника лопнул шнурок, – продолжала Ирина. – Он присел, склонился над своим любимым ботинком и в такой позе начал мне растолковывать: «Крепкий, новый шнурок! И порвался… С кем не случается?!» Восхитительное свойство. Ты согласен? – Зеленый свет в глазах начал исчезать. – И болезни его, ты заметил. носят изысканные имена; ал-лерги-я, хо-ле-цистит. Хочется заболеть!
– Зачем уж ты… так? – осмелился возразить я. – Раньше у него и свинка была. А сейчас… у моей болезни тоже царственное звучание.
– Какое?
– Нефрит.
На
Перед первым учебным годом нас обследовали, и туг опять выяснилось, что все болезни мой брат героически взял на себя.
– Хоть бы ты когда-нибудь простудился! – сказал он по пути домой.
Я решил выполнить эту просьбу. Тем более что накануне я слышал, как он угрюмо жаловался маме:
– Зачем Саньке ходить на школьную медкомиссию?
– Сане… – поправила она.
– Здоровый… балбес!
После елочного представления в детском саду многие стали называть меня «добрым молодцом», а Владик стал называть «балбесом».
Позже я понял, что он, к сожалению, не обладал ни добротой, ни какими-либо способностями. Но ему очень хотелось хоть чем-то существенным обладать – и он выбрал ум, поскольку размеры его с точностью определить сложно. А рядом с мудрецом, оттеняя его достоинства, обязан находиться «балбес».
– Почему ты столь груб? – ужаснулась мама, услышав от Владика мое прозвище.
– Он же здоров как бык!
– И чем это плохо?
Она приготовилась защищать меня и воспитывать Владика (черед воспитываться как раз был его!). Но старший брат стал вдруг давиться от плача. Мама затихла.
– Здоро-ов… Он здоров! – истерически повторял Владик.
Я уже привык подстраиваться под него, не делать того, что не умел делать он. Но изменить ради него спою внешность, укоротить рост? Это было не в моих силах.
После медкомиссии, возвращаясь домой, я придумал все-таки, как успокоить брата.
Мы жили в новом, дальнем районе, по соседству с высокомерным зданием научно-исследовательского института. Старожилы, с испугом и растерянностью оторвавшиеся от земли и взлетевшие из своих избушек на десятые и двенадцатые этажи, рассказывали, что когда-то в нашем районе было много грибов и даже водились лоси.
Грибами уже не пахло, но осталось озеро, которое называли «Лесным», хотя наступали на него не березы и сосны, а кирпич и бетонные блоки.
Никто не мог припомнить такого застенчивого, короткого лета: оно началось позже обычного, а угасло раньше. В конце августа уже ходили в пальто. А я решил искупаться. Взрослые люди, глядя на меня, поеживались и надежней погружались в свои одежды. Трое мальчишек из нашего дома, решив, что вода потеплела, разделись и тоже
– Рисуется! – громко, чтобы я услышал, сказал Владик, который не умел плавать и боялся глубины. Я просидел в воде минут двадцать. А вечером меня наконец-то отправили в больницу.
– Это самоубийство! – сильно, в отчаянии прижимая уши ладонями к голове, сказала мама.
– Самоубийство… – прошевелил губами отец, не зная, как оба они были близки к истине.
Мама провела возле меня всю ночь. Я погружался в мокрую, липкую жару, терял сознание, ночувствовал, что она рядом. Плескалось «Лесное озеро», мой брат орал с берега: «Он рисуется!» Но все звуки пересиливал мамин шепот:
– Санечка, Санечка…
Вечером пришли отец с Владиком. У мамы был постоянный пропуск в мою палату, а они заходили по одному. Когда Владик уселся на стул, мама сказала:
– Видишь, Санечка, как он сочувствует тебе? Как он тебя жалеет! Я правду говорю, Владик?
– Правду, – ответил он и нервно подергал носом.
– А зачем ты стал купаться… в такую погоду? – спросила мама.
– Захотел.
– Но ты ведь должен был представить себе, что будет со мной, с отцом, с Владиком!
Она упорно хотела объединить нашу семью и даже в сочувствии ко мне сделать всех равными. «Воспаление легких! – говорили врачи. – Но в общем-то обойдется».
Оказалось, однако, что мои почки вобрали в себя холод «Лесного озера» навсегда. Это и был нефрит.
Я пролежал в больнице три месяца. «Провалялся», как говорил об этом периоде моей жизни Владик.
Поступление в школу пришлось отложить на год.
– Это ничего, – утешала меня мама. – Максим Горький и Джек Лондон были вообще с четырехклассным образованием. Книги могут заменить все. Они не сделают тебя специалистом, но сделают человеком!
– Разве я… никогда не пойду учиться?
– Что ты? Я просто объясняю, чтобы ты не отчаивался…
Она читала вслух любимые ею с детства сказки, стихи, возвращаясь к ним, как к живым людям. Улучив момент, когда мы были вдвоем, отец спросил:
– Что тебя потянуло в воду?
– Август был. Я и подумал…
– Ты почему-то решил заболеть? Если я, конечно, не заблуждаюсь.
– Не хотел идти в школу.
Отец потер пальцами лоб. В белом халате он был похож на врача, немного уставшего от чужих болезней.
– Я люблю тебя, Саня.
Мне казалось, он хотел добавить: «Больше, чем Владика». Но он добавил другое:
– Обещай мне не делать никогда… ничего подобного
– Обещаю.
Мама продолжала бороться за равенство братьев. Поступление в школу Владика было тоже отложено на год. Так решил наш семейный совет, выездное заседание которого состоялось в больничной палате.