Домби и сын
Шрифт:
Бготня часовъ при слдующей пауз доходила до свирпаго неистовства: казалось, они сталкивались и колотили другъ друга.
— Фанни! — продолжала Луиза, осматриваясь вокругъ съ возрастающимъ безпокойствомъ. — По крайней мр, взгляни на меня. Открой глаза и покажи, что ты слышишь и понимаешь меня: не такъ ли? — Ахъ, силы небесныя! Ну что тутъ длать, господа?
Врачи значительно помнялись взорами черезъ постель. Акушеръ, нагнувшись, шепнулъ что-то на ухо ребенку. Не понявъ содержанія словъ, двочка обратила на доктора свое совершенно безцвтное лицо и глубокіе темные глаза; но ни на сколько не измнила своей позы.
Докторъ повторилъ свои слова.
— Маменька! — сказала двочка.
Знакомый
— Маменька! — кричалъ ребенокъ, громко рыдая. — Милая мама! Охъ, милая мама!
Докторъ тихонько отнялъ локоны двочки отъ лица и губъ матери. Увы! Какъ спокойно они тамъ лежали! Какъ мало было дыханія въ этихъ устахъ, чтобы пошевелить ихъ!
И бдная мать, крпко ухватившись за эту слабую втку, въ ея объятіяхъ, поплыла далеко по темному и невдомому морю, которое волнуется вокругъ всего свта.
Глава II
Изъ которой видно, какъ въ благоустроенныхъ фамиліяхъ заране принимаютъ мры противъ всего, что можетъ случиться
— Ахъ, какъ я рада, что за все простила бдную Фанни! Вдь вотъ оно что, — кто бы могъ предвидть такой случай? Ужъ подлинно, самъ Богъ меня надоумилъ. Ну, теперь что бы ни случилось, a это всегда будетъ для меня утшеніемъ.
Такъ говорила м-съ Чиккъ, воротившись въ гостиную отъ модистокъ, занятыхъ наверху шитьемъ фамильнаго траура. Это замчаніе она сдлала въ назиданіе своего супруга, м-ра Чикка, толстаго, плшиваго джентльмена съ широкимъ лицомъ, съ руками постоянно опущенными въ карманы. М-ръ Чиккъ имлъ маленькую слабость насвистывать и напвать разныя аріи везд, гд бы ни привелось ему быть, и теперь, въ дом стованія и печали, ему трудно было удержаться отъ любимой привычки.
— Не суетись такъ, Луиза, — замтилъ въ свою очередь м-ръ Чиккъ, — съ тобой, пожалуй, опять сдлаются спазмы. Тра-ла-ла! Фи, чортъ побери, все забываюсь. — Какъ, подумаешь, коротка жизнь-то человческая!
М-съ Чиккъ бросила сердитый взглядъ и продолжала свою назидательную рчь:
— Надюсь, — говорила она, — этотъ трогательный случай для всхъ послужитъ урокомъ, какъ необходимо вставать и длать усилія, когда этого отъ насъ требуютъ. Во всемъ есть нравоученія: умй только ими пользоваться. Сами же будемъ виноваты, если выпустимъ изъ виду такой страшный урокъ.
Въ отвтъ на эту сентенцію м-ръ Чиккъ очень некстати затянулъ совершенно неприличную арію "Ужъ какъ жилъ поживалъ сапожникъ" и вдругъ, остановивъ себя, съ нкоторымъ смущеніемъ замтилъ, что, конечно, наша вина, если мы не пользуемся такими несчастными случаями.
— Ты могъ бы, я думаю, говорить объ этомъ, не насвистывая своихъ гадкихъ псенъ, — возразила м-съ Чиккъ, сдлавъ своему супругу очень непріятную мину.
— Что длать, душа моя, — отвчалъ м-ръ Чиккъ, — привычка!
— Глупость, a не привычка, мой милый. Умный человкъ постыдился бы такъ оправдываться! Привычка! Если бы я, напримръ, привыкла ходить вверхъ ногами по потолку, какъ мухи, тогда, я знаю, не перестали бы толковать объ этомъ.
М-ръ Чиккъ не счелъ нужнымъ оспаривать, что такая привычка дйствительно получила бы нкоторую гласность.
— Ну, что, Луиза, каковъ ребенокъ? — спросилъ онъ, чтобы перемнить разговоръ.
— О какомъ ребенк говоришь ты? — возразила м-съ Чиккъ. — Сегодня въ столовой было цлое стадо дтей.
— Стадо дтей! — бормоталъ м-ръ Чиккъ, съ безпокойствомъ озираясь вокругъ.
— Тутъ нечего и толковать, — продолжала м-съ Чиккъ, — нтъ бдной матери, такъ надо пріискать кормилицу.
— Охъ! Ахъ! — говорилъ м-ръ Чиккъ. — Тра-ла-ла! Жизнь-то наша, подумаешь. Ты ужъ, вроятно, нашла кормилицу, моя милая?
— Покамстъ
— Отправится къ чорту, — замтилъ глубокомысленно м-ръ Чиккъ, — я увренъ въ этомъ.
Сердитый взглядъ почтенной супруги напомнилъ ему всю неумстность этой выходки. Чтобы поправить такой промахъ, онъ прибавилъ:
— Нельзя ли, по крайней мр, чмъ — нибудь помочь до времени бдному сиротинк?
Эта нжная заботливость о бдномъ сиротинк была, сверхъ чаянія, увнчана вожделеннйшимъ успхомъ. М-съ Чиккъ, не сказавъ ни слова своему супругу, величественно встала, подошла къ окну и съ большимъ вниманіемъ смотрла черезъ стору на подъзжавшій экипажъ. М-ръ Чиккъ, тоже не сказавъ ни слова, началъ ходить по комнат, покоряясь судьб, которая, на этотъ разъ, была противъ него. Не всегда, однако-жъ, терплъ онъ такую невзгоду. Случалось, на его улиц тоже бывалъ прадзникъ, и тогда онъ жестоко наказывалъ Луизу. Говоря вообще, это была самая согласная, чудесно подобранная, другъ для друга сотворенная чета. Когда разгоралась между ними ссора, заране никакъ нельзя было угадать, на чьей сторон будетъ верхъ. Иной разъ м-ръ Чиккъ уже совсмъ, по-видимому, готовъ былъ сдаться, какъ вдругъ ни съ того, ни съ сего вскакивалъ онъ съ мста, хваталъ стулья, стучалъ безъ милосердія надъ самымъ ухомъ озадаченной суируги и бросалъ все, что ни подвертывалось подъ руку. Но если окончательная побда была на сторон м-съ Чиккъ, супружеская размолвка принимала какой то нершительный характеръ, полный жизни и одушевленія.
Когда экипажъ остановился y подъзда, въ комнату вдругь со всхъ ногъ вбжала миссъ Токсъ, едва переводя духъ.
— Луиза, милая Луиза, — говорила она, — мсто еще вдь не занято?
— Какъ вы добры, мой безцнный другь, — отвчала м-съ Чиккъ, — нтъ еще, мой ангелъ.
— Въ такомъ случа, милая Луиза, — продолжала миссъ Токсъ, — я надюсь и уврена… но погодите, я тотчасъ приведу.
Черезъ минуту миссъ Токсъ снова вбжала въ комнату, сопровождаемая цлымъ конвоемъ гостей, которыхъ она высадила изъ наемной кареты. Это были: полная, круглолицая, краснощекая, здоровая молодая женщина, съ толстымъ ребенкомъ на рукахъ, за ней — молодая женщина, не такая полная, но тоже краснощекая и круглолицая, какъ наливное яблоко; она вела двухъ мальчиковъ, очень полныхъ и совершенно круглолицыхъ; позади, самъ собою, шелъ еще мальчикъ, круглолицый и очень полный. Наконецъ, посл всхъ выступалъ изъ-за двери толстый и круглолицый, какъ яблоко, мужчина съ полнымъ и совершенно круглолицымъ ребенкомъ на рукахъ; онъ поставилъ его на полъ и сказалъ сиплымъ голосомъ; "держись крпче за братца Джонни".
— Милая Луиза, — сказала миссъ Токсъ, — зная ваше безпокойство и желая помочь горю, я отправилась въ родильный домъ королевы Шарлотты и спросила, нтъ ли тутъ кормилицы въ хорошій домъ? Мн сказали, что нтъ. Посл этого отвта, вы не поврите, моя милая, я пришла въ совершенное отчаяніе на вашъ счетъ. Но къ счастью, надо же такъ случиться: одна дама, услышавъ, въ чемъ дло, сказала, что знаетъ женщину очень хорошую во всхъ отношеніяхъ. Едва я это услыхала, я взяла адресъ, моя дорогая, и тотчасъ отправилась.
— Какъ вы добры, какъ услужливы, моя милая, — сказала Луиза.
— Погодите, погодите, еще не все, — возразила миссъ Токсъ. — Когда я вошла въ домъ — какая чистая комната, моя милая, вы могли бы кушать на полу! — Все семейство сидло за столомъ и, какъ мн показалось, что никакая рекомендація не сравнится съ тмъ, что я увидла, то я ршилась всхъ ихъ привести съ собою, чтобы лично представить вамъ и м-ру Домби. Вотъ этотъ джентльменъ, — продолжала миссъ Токсъ, указывая на толстаго круглолицаго мужчину, — отецъ семейства. Не угодно ли вамъ, сэръ, подойти поближе?