Домик на дереве
Шрифт:
– Доброе утро!
– О, встал уже, доброе утро – она посмотрела на часы, – Ну, вообще-то, десять часов как, пора бы. Так, смотри, – бабушка указала на стол, где мирно располагались две тарелки, накрытые салфетками, – Тут булки старые и я еще оладушек испекла, пока ты дрых, но сперва тебе умыться надо, в бане можешь. Щетка, паста на шкафу в сенях. Варенье будешь? Можешь открыть, смородиновое вроде стоит в сенях, а я пока вещи поглажу в зале. Кстати, – она выключила звук на телевизоре, положив пульт на стол.
– Тебе что постирать надо?
– Не-а. А стоп. Всё! – я вспомнил вчерашний день и только сейчас понял, что стою в грязных
– Ну тогда кидай возле машинки. Есть что одеть?
– А, кстати, джинсы я взял.
От меня ускользнуло самое главное, пока я перебирал в голове свои пожитки: где же я кинул рюкзак?
– Ну, если что-нибудь надо будет, я найду, – сказал бабушка, держа в рука пару носков.
– Хорошо, иду в баню.
Она улыбнулась.
– Давай.
Это было довольно большое здание с навесом, под которым стоял тяжелый деревянный стол, покрытый уже изломанным лаком. Здесь, наверное, собирались на праздники. Я вошел в предбанник, где стоял диван(да, еще один, у бабушки их три) и старенький холодильник, и прошел дальше, включив свет. Вода была прохладной, поэтому надолго я не задержался.
Вернувшись, я тут же сделал себе кофе не без помощи со стороны и сел завтракать. Оладушки были действительно вкусными.
– Ну, расскажи что-нибудь. А то сколько лет не виделись, наверное, накопилось историй.
– Да не особо. Был один случай… а-а, мама спит еще?
– Она тебе не сказала? Уехала уже мамка твоя, на автобусе с утра.
– Да ну? Серьезно? – я чуть не уронил надкусанный оладушек, все еще надеясь, что она пошутила насчет месяца в этой глуши.
Бабушка рассмеялась, сдержанно и по-доброму.
– Не переживай так, обещала вернуться. Правда, когда – не сказала. Но ты ешь, ешь, потом сетовать на судьбу будешь. И да, раз уж ты приехал, я дядьку твоего ждать не буду, так что держи поручение: если станет слишком скучно, там, возле бани, сбоку, дрова лежат, – она подняла брови и цокнула языком, а потом подмигнула, – Их бы наколоть, а то баню топить уже нечем.
– Да… я посмотрю, только…
– Колун и топор тоже там, бить лучше колуном. Я пока посмотрю, что в холодильнике осталось, и, может, на вечер испеку зебру.
– Хорошо.
И что мне делать?
Я доел и пошел на улицу, но остановился у порога. Дверь была открыта. За белой москитной сеткой виднелась баня. Мои светлые джинсы отлично подходили к моим белым носкам.
– Бабуль, у меня же… – я не знал, что правильней сказать, и в итоге пробубнил это:
– Ну… чистая одежда!
Я прошел обратно на кухню, уставившись на дверь, ведущую в зал. Ореховая, с золотистой ручкой, обмотанной белой тряпкой, а посередине шершавое непрозрачное стекло. Ручка не дернулась, но дверь распахнулась и несильно ударилась об диван, стоящий рядом, поскользив обратно. Бабушка замерла на месте, но, быстро что-то сообразив, коротко сказала:
– Пошли за мной.
За ее плечом, стоя на подоконнике, виднелся горшок с еще не распустившимся цветком. Он был прикрыт розоватым тюлем. Я проскочил вслед за бабушкой в комнату, которую мог называть теперь “моей”. Она открыла большой шкафчик такого же, как и дверь, орехового цвета, но чуть темнее. Дверцы издали короткий скрип и за что-то зацепились, но в итоге открылись. Средняя полка была забита лекарствами в зеленой корзинке, а на верхней лежала стопка одежды. Бабушка не доставала до верха.
– Вытащи-ка мне.
Я сложил стопки
– Могу предложить только такое, – сказала бабушка, взглянув на мою гримасу, выражающую одновременно торжество, удивление, безысходность и желание рассмеяться. Штаны с футболкой были на пару размеров больше моего. Бабушка довольно улыбнулась, посмотрев на меня в новом наряде.
– Пойдет. Не на парад мод идешь же.
Я кивнул, принимая правоту ее слов.
– Дрова колоть – много красоты не надо.
– Да мне бы руки не отрубить… – вяло прошептал я, не зная, что будет дальше. Для меня это впервой.
Я обул галоши и пошел по каменной плитке к бане. Возле стены, напротив сарая, уходя метра на три вверх, лежали сложенные друг на друга поленья. Большие и круглые. Одно полено, короткое, но широкое, вертикально стояло на земле, и из него торчал топор с деревянной ручкой, а рядом, облокотившись на полено, еще один, но уже полностью металлический. Вокруг валялись щепки, утопая в редкой траве. Я попытался выдернуть топор из полена, но получилось не с первого раза. И не со второго, и даже не с третьего. После всех попыток достать топор, который самоотверженно поднимался вместе с поленом, я решил ударить его другим, металлическим. Это был колун с большим клином, приваренным к обрезку трубы. Обхватив ручку двумя руками, я поднял колун и ударил им по топору. Тот, конечно, выскочил, да так, что чуть не упал мне на ногу, благо я вовремя отскочил, и, споткнувшись, упал вместе с колуном, поцарапав руку о гвоздь, валяющийся рядом. Кровь стекала по пальцу, а я чувствовал себя как минимум армрестлером. Колун весил килограмм пять точно.
Сто семьдесят четыре сантиметра – это мой рост. Пятьдесят четыре килограмма – вес. Я дистрофик. “Спичка”, как говорит моя мама.
Я вытер кровь об стену бани и встал на балку, опирающуюся на сломанную часть забора за баней. Отсюда я мог доставать до верхних поленьев, и, с трудом перекатывая их, я сбросил четыре на землю, решив, что этого хватит на первое время.
Моя попытка поставить тонкое полено на колоду одной рукой не увенчалась успехом. Пальцы еле цеплялись за кору, но другая рука была занята колуном и я никак не хотел отпускать его. В итоге полено упало, оставив мне занозы на память, и я, пытаясь вырвать их, услышал бабушкин голос. Она стояла возле крыльца с черной сумочкой, висящей на плече, и смотрела на меня с улыбкой. Наверное, я выглядел очень глупо.
– Максим, я уезжаю на работу! Вернусь только часов в шесть! Поешь чего-нибудь на обед, все в холодильнике, – она пошла в сторону калитки и теперь до меня доносился звук рычания мотора.
– Звони если что! – сказала напоследок бабушка и скрылась из моего поля зрения.
Я кивнул с самым непринужденным видом и снова начал теребить пальцы, пытаясь вытащить занозу.
Одно за другим поленья ломались под колуном на все более мелкие дрова. Я успел набить руку за пятнадцать минут, но все еще боялся, что какой-нибудь шальной обрубок прилетит прямо в меня, поэтому бил не со всей силы, стараясь следить за отлетающими дровами. Когда рядом образовалась большая кучка, я стал думать, куда их девать, и, ничего не придумав, решил заглянуть в баню.