Домик с крокодилами
Шрифт:
– Ты умеешь строить песочные замки? – поддавшись порыву, спросил я, хотя сам никогда ничего из песка не строил, считая это занятие слюнтяйством и пустой тратой времени.
– А чего их строить-то? Всё равно развалятся через пять минут.
Я одобрительно похлопал его по плечу. Он весь сжался, но в ответ тоже похлопал меня по бицепсу. Потом совсем осмелел и начал щупать мои мышцы на руках, на ногах, на груди…
– А я совсем даже не в туалет ходил, – признался он.
– А куда?
– Я сбежать
– А чего не сбежал?
– На чердаке спят летучие мыши. Я выбирал, выбирал между тобой и мышами, и…
– Выбрал меня?
– Да.
– Что ж, выбор не в мою пользу. Выходит, безобидные твари страшнее меня?
– Выходит так.
Я швырнул в него горсть песка. Он хихикнул и тоже швырнул – не очень уверенно, исподтишка. Через минуту мы катались возле воды, сцепившись в шутливой драке. Прохор от души дубасил меня кулаками, а я, стиснув зубы от боли, так как вчерашние ссадины и кровоподтёки болели, поздравлял себя с первым успехом.
Наконец, Прохор устал.
– К завтрашнему дню я не разучусь плавать? – поинтересовался он, присаживаясь рядом со мной.
– Я думаю, нет. Все, кого я учил плавать, плавают до сих пор.
– Здорово! А летучие мыши кусаются?
– Не знаю. Надо проверить.
– Ка-а-ак?!
– Залезем на чердак, и ты посадишь на меня летучую мышь. Если она меня цапнет, значит, кусается.
– И ты не боишься?! – От удивления у него очки съехали на кончик носа.
– Нет. Я ничего не боюсь, кроме голода.
– И когда маленький был, тоже ничего кроме голода не боялся?
– Ну, нет, когда я был маленький, я боялся толстых тёток, котлет с мухами, кнопок в лифте, тапочек в ванной, похоронных процессий, портретов полководцев, учебников анатомии, аквариумных рыбок и автоответчика, – сказал я чистую правду.
– И после этого ты называешь меня трусом?!
– Да. Потому что сам хорошо знаю, что такое бояться каждого колебания воздуха.
– И плавать ты не умел?
– В твоём возрасте я умел только играть на скрипке, – опять сказал я чистую правду.
– Вот ни фига себе! А я на контрабасе играю! Вернее, играл. После того, как я переболел ветрянкой, я забыл, как на нём играть.
Я заржал. История с контрабасом и ветрянкой мне понравилась.
– А кто тебя всему научил? – спросил Прохор.
– Улица.
– Улица научить не может, ей за это не платят.
– Значит, сам научился. Мне надоело быть вечно битым, и я начал давать сдачи.
– Здорово. А про секс ты мне всё наврал. Это не остров, это болезнь. Ей Настя болеет, сестра моя.
– Я никогда не вру. Это Настя врёт.
– Когда можно посадить на тебя летучую мышь?
– В любое удобное для тебя время.
– Ура! – Он постучал меня кулаком по плечу.
– Ура! – откликнулся я.
Мы ещё раз искупались,
«Не работа, а удовольствие», – подумалось мне.
– Прося! – послышался крик кухарки. – Обедать, а потом с папой гулять!
– Я пошёл, – вскочил Прохор. – Папка обещал меня в дельфинарий свозить!
Он побежал к Марии, а я вдруг почувствовал лёгкий укол ревности. Какой бы близкий контакт я не установил с мальчишкой, он никогда не бросится ко мне так, как бросился «гулять с папкой».
– Глеб! – вдруг окликнул меня с лестницы Прохор.
– Что?! – обернулся я.
– Ты парень что надо!
– А я что тебе говорил?!
Он убежал, а я пошёл плавать – бесконечно долго и бесконечно далеко.
Удовольствие, а не работа, думалось мне, и я тосковал, тосковал по Элке и по своей прошлой жизни, где я был простым учителем, а она амбициозной журналисткой, где мы пили кофе на тесной кухне, спали под одним одеялом, насмерть ссорились и бурно мирились, мечтали о будущем и вместе гуляли собаку…
«Элка! – мысленно звал я ту, прежнюю Элку, – незазнавшуюся, незабронзоввшую Беду. И куда всё ушло, куда пропало? Кофе, тесная кухня, общее одеяло, прогулки с собакой?!
Неужели слава и деньги способны лишить всех этих счастливых маленьких радостей? Почему для её бешеной славы не подходит наш старый диван? Почему её деньги не дают нам болтать вечерами на кухне и сидеть подолгу в обнимку?
Почему её успех заставляет меня быть фальшивым, лживым, приглаженным, пресным и безупречно одетым?!
Почему я не могу говорить, что хочу, ругаться и ржать, когда захочу?! Почему…
Любовь уходит, когда заканчивается свобода.
Я не ревную Беду ни к деньгам, ни к славе, ни к успеху, ни к её сумасшедшим поклонникам. Просто я мечтаю хоть одним глазком взглянуть на ту прежнюю Элку – весёлую, бесшабашную, плюющую на все условности, свободную как ветер в поле, в простых джинсах и без бриллиантов на каждом втором сантиметре тела.
Я хочу, чтобы та Элка меня любила, и мы шли, взявшись за руки, неизвестно куда…
Две недели пролетели незаметно.
Я каждый день занимался с Прохором, и мы добились больших успехов. С каждым занятием мальчишка становился всё смелее и раскованнее, приобретая замашки нормального десятилетнего пацана. Кроме плавания, я обучал его приёмам рукопашного боя и тому, что в школе называется ОБЖ – основам безопасности жизнедеятельности. Под этим скучным названием скрывались довольно интересные вещи – умение разводить костёр, знание приёмов оказания первой помощи, ориентирование в пространстве и ещё много чего. Но главное, я учил Прохора ничего не бояться, не теряться и смело смотреть жизни в глаза.