Домик с крокодилами
Шрифт:
– Хотел бы я знать, – вздохнул я, находясь в раздумьях, поцеловать Элку, или нет. Решив не разводить слюнтяйства и сантиментов, я просто укрыл её одеялом.
Спустившись вниз, я принял душ, побрился, причесался и даже воспользовался дезодорантом, стоявшим на полке. Проделав с собой все эти манипуляции, которые позволили бы мне войти с важным известием в хозяйский дом в три часа ночи, я вышел из домика.
В гостиной горел свет, и я решительно направился туда.
Но перед большим плазменным экраном сидела не Ирма, а Никас. Он
– Извини, – пробормотал я. – Прости, что так поздно, но нужно поговорить.
Он кивнул, вытер слёзы платком, и, достав из бара второй бокал, налил в него коньяк.
– Пей! – пьяно приказал он.
– Спасибо, не хочу. – Я отодвинул бокал.
– Пей, я тебе говорю! За здоровье Прохора! – Он стукнул кулаком по столу и включил звук.
– Мама! Мамочка! Я хочу к тебе! – зазвенел из колонок голос Прохора. – Мама, я не боюсь! Я совсем не боюсь!
Я залпом выпил коньяк и нажал на «паузу». Конечно, я предпочёл бы разговаривать с Ирмой, но, в конце концов, Никас – отец, и он тоже принимает участие в судьбе сына.
– Прохор мне позвонил, – без всяких вступлений сказал я.
Никас поднял на меня мутные глаза и улыбнулся.
– Что ты сказал? Я не понял…
– Я сказал, что тридцать минут назад мне звонил Прохор!
– Что?! – Никас вскочил и попытался потрясти меня за грудки. Его руки дрожали, а лицо исказила гримаса боли. – Откуда он звонил?!
Я легко отодрал его от себя и усадил в кресло.
– Прохор не знает, где он. Ему натянули на глаза шапку, когда везли. Но самое главное, он чувствует себя хорошо, его кормят и не бьют.
– Не бьют? – жалобно переспросил Никас. – Его не бьют? Но как он смог позвонить?! И почему тебе?
– Он украл у кого-то мобильный. А я научил его заучивать наизусть все телефоны.
– Ты знал, что его похитят?! – нехорошо усмехнулся Никас и отхлебнул коньяк прямо из бутылки.
– Не говори глупостей. Я просто учил мальчишку не быть рохлей и трусом.
– Что Прохор ещё сказал?! – заорал Никас.
– Он очень просил не отдавать за него так много денег.
– Он сказал, кто его похитил?!
– Тут какая-то странность… – Я прошёлся по гостиной, мельком глянув на телевизор, где на паузе с открытым ртом замер Прохор.
– Говори! Говори! – закричал Никас. – Что ты тянешь?! У тебя никогда не похищали сына?! Ты не знаешь, что это такое, когда сердце рвётся на части от неизвестности и невозможности ничем помочь?! Кто украл моего ребёнка?!
– Прохор сказал, что он этого не может сказать. Знает, но сказать не может, потому что это будет неправильно.
Никас неожиданно захохотал.
Он хохотал долго – до слёз, до колик, и это смахивало на истерику. Я уже хотел залепить ему пощёчину, но он вдруг перестал ржать, вытер платком глаза и в упор посмотрел мне в глаза.
– Ты за идиота меня принимаешь? Что значит – знает, но сказать не может?! Что значит – «будет неправильно»?
– Не знаю. У меня только одна версия – Прохор так боится своего похитителя, что не
– О господи! – схватился Никас за голову. – И за что мне всё это?! За что?! Ну да, я немножко оболтус, не обременённый никакими талантами, да, я почти альфонс, но я не заслужил такого наказания, не заслужил!!
– Скажи, Ирма решила с деньгами? У неё есть необходимая сумма?
– Что? – вскинул он на меня красные глаза. – Ах, деньги… Да, Ирма выписала на меня доверенность по которой я могу от её имени снимать деньги со счетов, продавать имущество и даже распоряжаться её бизнесом. Ирма сама не может всем этим заниматься, она плохо себя чувствует… Очень плохо.
– Вы вызывали к ней врача?
– Какой врач! – заорал Никас. – Какой к чёрту врач! Любой врач начнёт выяснять причину такой глубокой депрессии! И что мы скажем? У нас похитили сына, да?! Чтобы врач разболтал об этом на каждом углу, и над Прошей нависла угроза?! Ты этого хочешь, воспитатель хренов?!
– Я хочу, чтобы Ирма Андреевна стала чувствовать себя лучше. – При всём моём сочувствии к его горю, этот психопат дико раздражал меня. – И потом, врачу совсем необязательно говорить о Прохоре, у Ирмы Андреевны сегодня погибла дочь!
– Слушай, ты кто такой, чтобы меня учить? – прищурился Никас. – Кто?! Стоило тебе появиться в этом доме, как на нас обрушились все несчастья!! Знаешь, что тебе немедленно нужно сделать?! Собрать манатки и свалить отсюда! Тихо и незаметно свалить, пока милиция не заинтересовалась твоей причастностью к похищению моего сына и убийству Насти! Прохор, видите ли, звонил ему! И не сказал, кто его похитил и где он! Думаешь, я поверил в эту чушь?! Да если бы Прохор действительно украл телефон, он позвонил бы мне, слышишь?! Мне, или Ирме, а не какому-то там Глебу Сазонову! Кто ты такой?! Уходи из моего дома! Вон!
Я понимал его чувства, его истерику, но, тем не менее, ярость вспыхнула во мне как фитиль от зажжённой спички.
– Уходи! – заорал Никас.
– Я не уйду, – тихо сказал я. – Меня нанимала Ирма, и только она сможет меня уволить.
Кажется, он хотел выплеснуть мне в лицо коньяк из бутылки, но передумал.
– Ты гадкий человечишко, – прошипел мне в лицо Никас. – От тебя веет злом, холодом и нечистотами. Не даром, даже жена от тебя ушла.
– Моя жена спит в моей кровати. Кстати, пару часов назад её чуть не пристрелили. Кому-то очень не нравится, что она участвует во всей этой истории.
– Ещё не лучше! Вы поселились тут всем семейством?! Может, ещё детей наплодите?! А что?! Домик хороший, места много, а моя Ирма всех прокормит! – Он ещё орал, когда я вышел и плотно закрыл за собой дверь.
Захотелось снова принять душ, на этот раз с каким-нибудь дезинфецирующим средством. Твёрдо решив, что завтра поговорю с Ирмой, я пошёл спать.
Наутро похоронили Настю.
Как и предполагала Беда, это сделали тихо и незаметно. Приехал ритуальный автобус, в который погрузили скромный, недорогой гроб, и – ни одного цветочка, ни одного венка и ни одной слезинки не удостоилась Настя Громова.