Домик в деревне
Шрифт:
— Спасибо, — вставая, ответила Юля. — Я подумаю. Простите, что побеспокоила, — сунув в руки священнику бабкин платок, девушка быстро пошла к своей машине.
Накупив вкусностей, Юля поехала обратно. Баба Люба долго отнекивалась от гостинцев, а потом усадила Юлю обедать и пить чай. Лерка уже навернула борща и столярничала с дедом во дворе.
— А ты кудай-то моталась-то, а? На работу, чтоль, устраивалась? — подперев щеку рукой, с любопытством спросила баб Люба.
— Нет… Работу пока не искала. Денег нам надолго хватит — я зарплату почти и не тратила, да и с продажи квартиры еще остались. За жилье платить не надо, только за электричество, а это
— Ну наконец-то! И чего сказали там? — напрягшись, как струна, с интересом уставилась староста на девушку. — Снимут они проклятье-то? Аринку бы упокоить надо… И девка ведь тоже мается…
— Да ничего они не сделают… — покачав кружку, Юля сделала глоток чая. — Да мне этот священник чуть скорую не вызвал — подумал, что я ненормальная. У него такой взгляд был… как будто я сейчас наброшусь на него. А так… Аринка его и вовсе не заинтересовала. Знаете, вот словно я с капризом каким пришла. Иконы повесим, освятим… в церковь походите, проникнитесь… А на самом деле у него в глазах суммы щелкали. Я тебе все что хочешь отчитаю, ты только заплати, — усмехнулась Юля. — Я так и знала — нечего там делать.
— Ой, девк… Совсем обнаглели… А мож, ты чего не так поняла? — нахмурившись, протянула баб Люба.
— Да так я все поняла, баб Люб, — проворчала Юля. — Там и понимать нечего было.
— Ох, беда… А чего ж теперь делать-то? — сокрушенно покачала головой староста. — Может, тебе к бабке какой сходить? Аринка — она так просто не отстанет…
— К какой? Еще б я знала, куда идти… Ладно, в инете еще посмотрю, куда люди обращаются, — невесело улыбнулась Юля. — Прорвемся, баб Люб. Все хорошо будет!
— Ну дай Бог… — покачала головой Любовь Ивановна. — Лишь бы отстала от вас Аринка… Лишь бы не трогала…
— Ладно, прорвемся. Баб Люб, мне дед Иван вчера рассказывал про войну, про расстрел… Только вот дорассказать не успел. Расскажете, что дальше было? Откуда Витька-то алкаш взялся, если всех убили? И детей, и внуков всех?
— А то разные истории-то совсем. Убили-то убили, да тока не всех. Вон мемориал на кургане стоит, видала? Вот там их и расстреливали, там и остальных схоронили на следующий день, чтоб в одну могилу-то… Курган-то после уж насыпали, а прежде там обраг был. Глубокий… Много тогда людей погибло. Деревня-то не то, что сейчас, тогда-то она большой была, много народа жило. Тока мужиков на фронт, считай, больше сотни ушло. И в тот день намного больше половины положили. Стариков-то всех, младенцев всех, а малых — вот тех, что Аринка спасти успела, четверых, да убегли человек пять, пока немцы промеж себя сварились — вот те живы-то и остались, а так тоже всех… Девок много положили, баб опять же. И получилось, что сирот много осталось — матерей убили, а дети живы, али наоборот — сама-то жива, а деток не осталось. Вот сирот промеж собой и поделили — каждой досталось, да не по одному. Разбрелись бабы с детьми по домам уцелевшим — возле леса дома остались, да с той стороны тоже, к реке — не пожгли их немцы, не успели, видать… Так вот всем и хватило домов, еще и осталися.
Нюрка-то, пока их расстреливали, долго стояла. Стреляли в нее, да не до смерти. Малая у нее на руках была, вот прямо на руках и застрелили. Так и держала ее мертвую, покуда могла. С ней вместе в могилу и упала. Последняя
Разбрелись бабы с детьми по домам. Детей-то по уму делили — родных не разлучали, так вместе и брали всех. Всем тяжко было, у всех души болели. А особенно плохо было тем, у кого всех деток положили. У Марьи, что воон в том доме жила, аж четверых упокоили. И дом сожгли. И свекра со свекровью, и мать с отцом — всех закопали. Осталась она одна-одинешенька, как перст. Детей брать отказалась — не могла, вовсе не живая была. Пошла в дом, на какой ей бабы указали, даж света не зажгла — упала на кровать чужую ничком и лежала бревнышком. Так бы она себя и вовсе порешила, если б не Аринка.
Появилась посередь избы, постояла, посмотрела на Маньку лежащую, ножкой потопала…
— Долго так лежать станешь? — с интересом спросила у ней Аринка, по обычаю своему головку набок склонив и ножкой постукивая.
Ничего Марья не ответила, и не отозвалась вовсе. Как лежала, так и лежала. Покачала головой Аринка, ручки на груди сложила.
— Вставай. Неча валяться, — сердито притопнула Аринка ногой. — Подымайся, ну?! Нашла время себя жалеть! Вставай, кому сказано?!
Марья с трудом сползла с кровати, встала перед Аринкой, низко голову опустив и глядя на девочку безразличным, пустым взглядом..
— Пошли со мной.
Повела ее Аринка за пруд, к колхозу разбомбленному. Подвела к одной воронке, в коей как попало бревна лежали.
— Полезай туда, — коротко сказала девочка.
Марья, не смея ослушаться, неловко сползла в воронку. Огляделась… И вдруг слышит шепот:
— Теть Маш… Вы? Мы тута… — и детский всхлип. — Уже все? Давно тихо…
Марья наклонилась на голос, заглянула под бревна… А там дети сидят.
— Господи… — всхлипнула Марья, прижав концы платка ко рту. — Как же вы тут, а?..
— Мама? — раздался вдруг родной до боли голосок сына. — Мамочка! — зарыдал в голос мальчишка, выбираясь из-под бревен и кидаясь к матери. Следом за ним оттуда же выбрались мальчик и девочка постарше, и помогли вылезти еще троим малышам. Они стояли потерянные, прижимаясь друг к дружке. Володя Акунин держал на руках соседскую девочку, вцепившуюся в него мертвой хваткой, а Катюшка Боброва держала за руки еще двоих малышей.
— Как?.. — глядя на них поверх головки прижавшегося к ней сына, с трудом выговорила Марья.
— Мы сами убежали… — ответила ей Катюшка. — Володя нырнул в кусты, а я за ним. А когда немцы бегать стали, мы поползли, а потом сюда спрятались. А тут Аринка с ними сидит, — девочка кивнула головой на малышей, — рты им ладошкой закрывает, чтобы не кричали, — рассказывала девочка. — Потом нам их отдала, а сама исчезла… Только тихо сидеть велела, как мыши, и чтоб ни звука, пока она за нами не придет.
— Ага, — подтвердил слова девочки Володя. — А они пищат, им страшно, еще и есть захотели… Насилу справились с ними… — пожаловался мальчик. — Теть Маш, а мамка моя дома? А сестры и братья? Они живы?
— А мои? — подхватила девочка.
Марья села на землю, прижимая к себе практически воскресшего сына, и, уткнувшись в платок, стянутый с головы, горько зарыдала, не зная, как сказать ребятам, что и матерей у них больше нет, и дома немцы спалили…
У одного из спасенных малышей оказалась жива мать, у второй девочки уцелел старший брат. А Володю с его соседкой и Катюшку Марья к себе взяла. Вырастила всех, словно своих, но фамилию детям не меняла. Никто в деревне не менял — не хотели, чтобы род прервался, да еще потому, чтобы знали дети, кто они и откуда.