Доминант
Шрифт:
Ещё один глоток кофе. Как туго я стал соображать! Нет, я не должен думать о Марте плохо, тем более сейчас. Вообще, думать плохо – признак бессилия. Ладно. У меня достаточно сильный жизненный опыт, я могу просто положиться на него. И всё-таки, тугодумие – четвёртое неприятное, что я обнаружил в себе. Я погрузил вопрос, ехать ли мне к Марте на могилу сейчас, в себя. Пока буду сидеть без мыслей, что-то там у меня внутри найдёт самый победоносный ответ на него.
Да, вот оно. Пока я пил кофе, я не удивился себе. И спрашивается, почему? Какой я стал? Я стал неказистый, вот какой. Мои мысли утратили силу. Читать! Вернуться к чтению! Вот, какой совет дало мне моё подсознание, когда я обратился к нему с вопросом, ехать ли
Я захлопнул ноутбук и рывком схватил чёрный пакет с белыми мраморными кроликами. Интересно, насколько запала от этого вывода хватит во мне, когда я уже стал ощущать затухание сигнала через минуту?
– Звоните мне, если что, - сказал я секретарше, когда вышел из своего кабинета, и больше ни на что не обращая внимания, покинул офис.
Возможно, сегодня я был последним посетителем на кладбище. Вдобавок, я оказался тем, кто приехал, когда все другие спешно собирались его покинуть, потому что дождь уже начался, правда, мелкий.
Я вышел из машины и почему-то с ненавистью взглянул на всех, суетящихся вокруг меня. Я решил не брать зонтик, а выстрадать уже всё до конца. Если я правильно расставляю обстоятельства, после этого я о Марте не захочу вспоминать никогда, а вспомнив, наскоро буду отбрасывать эти мысли, как сорняк, не вызывающий во мне никакой симпатии.
Я отправился сначала по асфальтовой дороге, одной из нескольких, пересекающих кладбище тут и там, затем свернул на песочные тропинки, лишь кое-где перед могилками вымощенными разношёрстным камнем или плиткой, а то и вовсе клеёнкой. Колышки с номерами участков указывали мне направление. Я понял, что идти придётся долго, потому что последние захоронённые были в значительном отдалении от входа на кладбище. Чтобы развлечь себя, я стал читать надписи на могильных плитах. Через сто пятьдесят метров подумал, что лучше бы взял зонтик.
Колышки с номерами вели меня к показавшейся вдалеке песчаной, с редким количеством сосен, занимавшейся новой части кладбища, разительно отличавшейся от заросшей, со старыми захоронениями, засаженной на могильных участках сосновыми, низкими кустарниками и обрезаемыми с верхушек лиственными деревьями: елями, туями (символы скорби), подубами, берёзами, ивами, вязами.
Песчаная часть, куда я, наконец, добрался, была рыта-перерыта. Здесь были редкостью надгробники, а многолетней ухоженности ещё только предстояло быть. По большому счёту, могилы были завалены хвойными ветками, но было много и простых песчаных холмиков с воткнутыми католическими и православными крестами. Я смотрел на даты смерти. 2012, 2013, 2014… Я приближался. Когда я достиг своего участка, я стал присматриваться к каждой могиле. А вот и Марта.
Дождь ещё не набрал всей силы, это чувствовалось. Я ещё пару раз смахивал воду со своего лица, но уже перестал это делать, наслаждаясь страданием, на которое обрекал себя сознательно. Уже я был единственный посетитель, если посмотреть по сторонам.
Марта, Марта, Марта… Её могила была покрыта сосновыми ветками и цветами, выращенными где-то, срезанными кем-то, и уложенными сюда от кого-то. А я пришёл без цветов – не чувствую в них душу – и слава богу, что никто сейчас кроме него этого не видел. Я зашёл и стал лицом к кресту. У его основания была фотография Марты с чёрной ленточкой на уголке. Я стал всеми силами сопротивляться наваливающимся воспоминаниям и разного рода больным представлениям, как, например, вот если бы Марта сейчас улыбнулась мне с фотографии или что-то в этом роде.
Я представил, как я сейчас установлю среди всей этой хвои, всех этих убитых растений и пустых подсвечников своих, её, кроликов. Представил, как они будут стоять здесь, день, ночь… Неизвестно, когда и кто первый их увидит и удивится. И тут я
Нет, Марта. Конечно, мы так не поступим. Конечно, ты только взглянешь на то, что ты хотела бы видеть тут у себя, и всё. Я тут подумал, что я мог бы периодически приезжать к тебе с этими кроликами, но я не стану делать и этого. Мы прощаемся с тобой. И… Ты не винишь меня в своей смерти? Ведь, если бы я не задумал этот чёртовый салон, если бы не подумал о твоей смерти…
На мгновение сверкнула молния. Первая в этом году. Я ждал грома и он разразился. С меня текло так, будто я стоял под душем. Я подумал, как же сильно намочу сидение в автомобиле, когда плюхнусь в него – ещё одно досадное обстоятельство. Но я продолжал стоять и смотреть на Марту.
Первый раз в жизни мне захотелось навести порядок на чьей-то могиле. Я присел, чтобы начать избавлять могилу от некрасивых засохших цветов и веток, но когда моя рука потянулась и дотронулась до первой сухой гвоздики, я подумал, что и на это я никаких прав не имею. Кто для меня Марта? Нет - кто я для неё? А друг для друга мы те, кто не существует в обществе. Нас нет, и то, что мы делали, не происходило, и всё. И по-другому быть не может. Как случилось, что я был никем и не замечал этого? Как я мог допустить ситуацию, в которой окажусь никем? Незначимым! Я поднялся на ноги. Пока, Марта, сказал я про себя спокойно, пока, пока и ещё раз пока. Навсегда, насовсем. Больше тебя нет, да и не было. Пока…Марта.
Я развернулся и стал быстро удаляться от могилы, к которой так сильно стремился. Под ногу мне попалась клеёнка, которой была устлана песчаная тропинка, она оказалась, естественно, мокрой, а я шёл, чуть не бежал, и поэтому я поскользнулся и упал, сильно ударившись голенью об какую-то плиту. Громко выругался, поднимаясь. Думаю, разбил ногу до крови. Брюки и руки оказались испачканы мокрым песком, песок на руке стал окрашиваться кровью. Я вспомнил картину из детства, когда сильно порезал палец на ноге о стекло, купаясь в речке. Несколько раз я пытался тщательно отмыть рану в речке и доковылять до своей одежды и сандалий, опираясь в глубокий песок пяткой порезанной ноги, но мне всё никак не удавалось добраться с чистой раной - сколько я не пытался, всякий раз, когда я оказывался у своей одежды, мой порезанный палец невозможно было рассмотреть от налипшего, окрашенного кровью песка, и я плюнул на это, и поплёлся домой с грязной раной. Под вечер палец распух до размеров трёх, и я обливался слезами, уверенный, что мне его отрежут. Отделался десятью днями уколов, хоть и надо было ещё столько же проходить, но уже не мог присесть на заднее место.
Я остервенело бросился дальше, держа руку так, чтобы дождь хоть как-то отчистил рану от песка.
Ещё одна молния. Гром.
Впереди я заметил огромный мусорный контейнер. Я думал до этого, что я мог бы оставить себе этих кроликов, мог бы иногда смотреть на них и вспоминать Марту, иногда приезжать с ними к ней сюда. Но этим мыслям у меня было суждено побыть в голове недолго. Вот ваше самое достойное пристанище, мраморные животные! Мусорный контейнер. Он почти доверху был набит использованной растительностью с могил и пластиковыми бутылками. Мой чёрный пакет с мраморной экспозицией внутри, мягко опустился на кучу хвои, прогнувшейся под его большой тяжестью. Вот и всё. Почти всё. Я быстро пошёл к машине. Кажется, у меня была перекись в багажнике, может с истёкшим сроком годности.