Домой возврата нет
Шрифт:
— Вы здесь, дорогой? — с тревогой окликнула она, потом громче: — Кухарка! Кухарка! Где вы тут?
Кухарка появилась неожиданно, точно призрак, — со свечой в руке она носилась по узкому коридору от одной комнаты для прислуги к другой.
— Наконец-то! — сердито крикнула миссис Джек. — Что вы тут делаете? Идите же! Мы вас ждем! — и снова, в какой уже раз, подумала: «Старая скупердяйка. Наверно, спрятала там где-нибудь свои деньжонки. Потому и не хочет уходить».
Кухарка снова скрылась, на сей раз в своей комнате. Миг рассерженного молчания, и миссис Джек повернулась к Джорджу. В странном свете, в странной обстановке они смотрели друг на друга, и вдруг оба расхохотались.
— Бог мой! — вскрикнула Эстер. — Это же черт знает…
Тут
— Хватит! — сердито воскликнула миссис Джек. — Идемте! Безо всяких разговоров!
Кухарка вытаращила на нее глаза и забормотала что-то невразумительное.
— Вы слышали, что я сказала? — в бешенстве крикнула миссис Джек. — Сейчас же идите. Здесь нельзя больше оставаться!
— Augenblick! Augenblick! [10] — льстиво забормотала кухарка.
Наконец она засунула что-то за пазуху, с тоской оглядываясь назад, дала себя повернуть, подтолкнуть и выставить через служебный коридор в кухню, потом в главный коридор и оттуда на черную лестницу.
Все остальные были уже здесь и ждали, мистер Джек нажимал и нажимал на звонок грузового лифта. Усилия его не увенчались успехом, и немного погодя он хладнокровно сказал:
— Что ж, нам остается только сойти пешком.
10
Я мигом! Мигом! (нем.)
И сразу же направился к узкой лестнице подле шахты лифта, что через девять этажей должна была привести их вниз, к выходу, к безопасности. Остальные последовали за ним. Миссис Джек и Джордж пропустили вперед прислугу и ждали, пока Лоуген не ухватил покрепче свои чемоданы и не стал спускаться; но вот он двинулся, пыхтя и отдуваясь, а его чемоданы с глухим стуком ударялись о каждую ступеньку.
Электричество все еще тускло освещало черную лестницу, но со свечами не расставались, бессознательно чувствуя, что эти первобытные источники света сейчас куда надежней, чем чудеса науки. Дым стал гораздо гуще. Всюду в воздухе плавали дымные султаны и волокна, дышалось уже тяжело.
Черный ход весь, сверху донизу, являл собой поразительное зрелище. На всех этажах отворялись двери, жильцы выходили и вливались в набухающий поток-беженцев. То была редкостная мешанина — подобную смесь классов, типов, характеров только и встретишь в таком вот нью-йоркском доходном доме. Здесь были мужчины в безупречных фраках, красавицы, сверкающие драгоценностями, в дорогих палантинах. А другие — в пижамах: видно, их только что разбудили, и они впопыхах сунули ноги в шлепанцы, накинули халат, кимоно — что в волнении успели схватить. Молодые и старые, хозяева и слуги, смешение племен и народов, взволнованный разноязыкий говор. Кухарки-немки, горничные-француженки, дворецкие-англичане и ирландки-прислуги за все. Шведы, датчане, итальянцы, норвежцы, малая толика русских белогвардейцев. Поляки, чехи, австрийцы, негры, венгры. Все они беспорядочно валили на площадки черной лестницы, оживленно переговаривались, размахивали руками, объединенные общим стремлением к безопасности.
Вблизи первого этажа навстречу стали попадаться пожарные в касках — они пробивались наверх, против течения. Вслед за ними поднимались полицейские и пытались рассеять тревогу и страх.
— Все в порядке, люди добрые! Дела первый сорт! — весело выкрикивал верзила-полицейский, проталкиваясь мимо подопечных мистера Джека. — Пожар уже потушили!
Он хотел успокоить людей, чтобы они покинули здание побыстрее, без паники и толкотни, но слова его произвели совсем не то впечатление, на какое он рассчитывал. Джордж Уэббер, который замыкал шествие, услыхав эти ободряющие слова, окликнул остальных, повернулся и хотел было снова подняться.
Джордж и сам на миг струхнул, заторопился следом и вдруг услыхал стук и удары в шахте грузового лифта. Они доносились как будто откуда-то сверху. Секунду Джордж помешкал, прислушался. Стук возобновился… перестал… вот опять… и опять перестал. Казалось, кто-то подает сигналы, но что они означают? Джорджа охватило предчувствие беды. Его пробрала дрожь. Мороз пошел по коже. Спотыкаясь, как слепой, кинулся он вслед за остальными.
Едва они очутились в огромном внутреннем дворе, страх как рукой сняло. В грудь хлынул свежий морозный воздух, мгновенно принес облегчение, освобождение, и каждый тотчас ощутил прилив жизни, энергии, необычайной бодрости. По круглому лицу Лоугена ручьями катился пот, и дышал он тяжело, с присвистом, а тут разом собрал остатки сил и, не замечая окружающих, больно колотя своим грузом по чужим лодыжкам и наступая на любимые мозоли, пробился сквозь толпу и был таков. Остальные спутники мистера Джека стояли все вместе, смеялись, болтали и с явным интересом следили за тем, что делалось вокруг.
Зрелище это (они и сами были его частицей) поражало глаз. Словно созданная гением какого-то Шекспира-Брейгеля в едином лице, тут предстала вся человеческая комедия, столь подлинная и так чудодейственно насыщенная, что по силе и яркости была подобна видению. Огромный квадратный колодец внутреннего двора меж высоких стен заполнили люди в самых разных мыслимых и немыслимых одеяниях, на все лады полураздетые. И из двух десятков лестничных клеток, что выходили в крытую аркаду, огибавшую двор со всех четырех сторон, из громадных сотов этого улья беспрерывно вливались новые толпы и прибавляли пышному и шумному зрелищу все новых красок, движения, взволнованного разноязычного гомона. Над всем этим возносились вверх четырнадцать этажей, образуя раму звездного неба. В крыле, где находились апартаменты мистера Джека, свет не горел, и оно тонуло во тьме, но остальные три стороны все еще сверкали жаркими лучистыми квадратами, многочисленные ячейки сотов все еще излучали тепло только что покинувшей их жизни.
Кроме дыма, который проник в некоторые лестничные клетки и коридоры, других признаков пожара не было. Пока, видно, мало кто понял смысл события, которое так бесцеремонно вывалило этих людей из уютных гнездышек под открытое небо. Почти все были либо озадачены и сбиты с толку, либо взволнованы и полны любопытства. Лишь изредка то один, то другой в разных концах двора выдавал чрезмерную тревогу из-за опасности, нависшей над их жизнью и имуществом.
Один такой появился в окне второго этажа как раз напротив входа в крыло Джеков. Он был лысый, весь красный, взбудораженный, и сразу стало ясно, что он вне себя и вот-вот рухнет, не выдержав волнения. Он распахнул окно и голосом, в котором уже прорывались истерические ноты, закричал:
— Мэри!.. Мэри!.. — Высматривая ее внизу, он вопил все громче.
Женщина в толпе пробралась под окно, подняла голову и спокойно сказала:
— Да, Элберт.
— Я не нахожу ключ! — дрожащим голосом выкрикнул он. — Дверь заперта! Мне не выйти!
— Ох, Элберт, — еще тише и в явном смущении сказала женщина. — Не волнуйся так, дорогой. Никакой опасности нет… и ключ, конечно, где-нибудь там. Посмотри как следует и непременно найдешь.
— Да говорят же тебе, его нет! — захлебывался лысый. — Я смотрел, нет его! Не могу я его найти!.. Эй, ребята! — крикнул он пожарным, которые тащили через посыпанный песком двор тяжелый шланг. — Я заперт в квартире! Я хочу выйти.