Домой
Шрифт:
– Пиздец. – Чика цокнул губами. – Скоро Новый год, а снега – ни хера.
– Ну а что ты хочешь? – сказал я. – Нормальная европейская зима. Мы ж в Европе все-таки…
– Заебала меня твоя Европа.
– Она такая же моя, как и твоя. Не пойму только, что тебе здесь не нравится.
– Пшеки эти ебаные… Нас, русских, бля, ненавидят.
– А за что им нас любить?
– Как – за что? Мы освободили их от немцев. Они нам ноги, бля, должны целовать, а не выебываться…
– Нет, ты скажи, тебе лично поляки что-нибудь сделали?
– Сделали, причем много раз. Вчера, например, ехал
– Когда домой попремся? – спросил Батон. – Меня тоже эта Польша заебала. Скоро год уже, как здесь сидим…
– После Нового года, – сказал Питон. – Сейчас до хуя торговать приезжают. Елочные игрушки, фонарики разные, подарки… А потом, в январе, ездить будут мало – вот тогда и дернем домой.
– А деньги, как договорились, распиливаем поровну? – спросил Чика.
– Ясный пень. Вроде, давно уже добазарились…
– А чего ты все тогда на свой счет в банке положил?
– Я тебе триста раз объяснял – чтобы никто не съебал раньше времени… Вместе приехали – вместе поедем назад. Это раз. И так, типа, удобнее, когда все в одном месте…
– По сколько там уже натикало на рыло? – спросил Батон.
– Я что тебе – бухгалтер? Последний раз, когда считал, штуки три или четыре выходило каждому…
– А что ты будешь со своими делать? – Чика глянул на Батона.
– Тачку буду брать, когда приеду.
– А здесь что не хочешь? Здесь дешевле…
– Не, я хочу «Жигуль» – чтобы новяк или почти новяк. На «форде» или «бэшке» сейчас каждый пидар ездит, а вот «Жигуль» – новяк…
– Питон, а что тебе тот полицай втирал, ну помнишь? – спросил Саня.
– Так, ничего такого. Я ему все объяснил конкретно – что поляков мы не трогаем, а со своими разберемся сами, его это не должно ебать…
– А он?
– А что – он? Что-то там поныл, потом заткнулся. Чика, сходи посмотри, разложились они там или нет. – Питон кивнул головой в сторону рынка. – Заебало уже здесь торчать. Обойти – и поехать пожрать сосисок…
– А хули я? Я уже ходил. Пусть Суша слазит…
– Ладно, схожу, так и быть. – Я открыл дверь машины. – Только купишь мне за это сосиску.
Большую часть рынка занимали польские торговцы. Они вытаскивали из багажников машин и клали на раскладушки свой товар – батарейки, калькуляторы, фонарики и прочую херню. Русским «челнокам» отдали незаасфальтированный кусок земли в углу. Они раскладывали товар на кусках картона и пленки, сами топтались в грязи. На меня никто не обратил внимания – должно быть, приняли за поляка.
Я прошел до самого забора и обратно, вынул из кармана сигареты. Взял одну, щелкнул зажигалкой, затянулся. Где-то рядом взвизгнула сирена. Дед в коричневом пальто тащил по лужам сумку на колесиках. Я затянулся еще раз, глянул на серое низкое небо. К стеклу киоска с газетами были прилеплены разноцветные буквы: «Wesolych swiat». На стоянке заскрипели тормоза. Что-то заорали в мегафон по – польски – я не разобрал слова. Кто-то выстрелил, потом еще раз. Застрекотал автомат. Торговцы задергались,
На стоянке, блокируя наш «форд», стояли три машины «policja». Лобовое стекло «форда» было выбито. Голова Питона лежала на приборной панели. Полицейские с пистолетами и автоматами прятались за своими машинами. Питон высунулся из-за двери, выстрелил. Затрещал автомат. Питон вывалился на асфальт. Саня, пригибаясь, вылез из машины, побежал. У него, как и у меня, пистолета не было. Ближайший полицейский выстрелил три раза. Саня рухнул на капот зеленого «фиата». Я медленно пошел вдоль ограды рынка. Позади раздались еще выстрелы, потом все стихло. Навстречу по улице перся мужик с елкой, завернутой в пленку, и розовой круглой коробкой с тортом.
Я отдал пограничнику паспорт. Он открыл его, глянул на фотографию, дыхнул на меня перегаром. Сердце бешено колотилось и жутко хотелось срать. Если у полиции есть моя фамилия – это все, пиздец. Хотя где бы они ее взяли? Номера в гостинице записаны на Саню и Питона. И все же… Пограничник сделал знак рукой: «пошли со мной». Я поднялся. Ноги дрожали. Мы прошли по проходу между сиденьями, спрыгнули со ступенек. Кусок дороги был отгорожен металлической сеткой. Слева стояли будки пограничников. На обочине, у сетки, валялись две раздавленные банки от пива. Сзади нас стоял еще один «Икарус». На картонке от руки было написано «Ереван». Часть сидений были вынуты и привязаны к крыше. Пограничник махнул рукой, чтобы я шел с ним в будку. Мы зашли. За столом сидели еще двое. На столе стояла открытая бутылка польской водки. У стены топтался с бумажками в руке водила нашего «Икаруса». Пограничник за столом взял мой паспорт. Он посмотрел на фотографию, потом на меня. Я стоял под лампой дневного света. Он еще раз глянул на фото и отдал мне паспорт. В дверь заглянул водила – сменщик.
– Ну что, скоро мы поедем? А то там один уже обоссался…
Постмодернизм
Место: Москва
Дата: 16/11/2006
Время: 20:24
Музыка: музак
– Ты не расстраивайся, – Серега берет со стола бокал с вином, подносит к лицу, смотрит сквозь него на меня. – Они пока динамят, но реально смогут что-то прояснить. Потому что у людей есть доступ. К информации. Может, завтра утром позвонят. Или раньше – может, даже и сейчас, пока мы здесь с тобой сидим. Ладно, ну, за встречу.
Мы чокаемся вином, делаем по глотку, ставим бокалы на стол.
– Что у тебя за семейная ситуация? – спрашиваю я.
– Никакой. «Я свободен».
– А с Наташей что, вообще не общаешься?
– Нет. У меня с ней, по сути, общего ничего не осталось. А с Люськой – не появилось. Ноль взаимопонимания. В отношении денег – без вопросов, я им даю больше, чем надо. Шмотки покупают в недешевых магазинах. Отдыхать ездят часто. В Испанию. Я им говорю – а почему только туда, почему в другое место не хотите – как бы, для разнообразия? А зачем, говорят, если нам там понравилось? В общем, с финансами все у них в норме. Но общаться – слишком сильная нагрузка на мозги.