Дон-16, или записки везучего попаданца-южанина

Tomson Jonny

– Нет, а что, при тебе расстреливали?

– Расскажу-ка я вам, как в плен попал, если конечно вам интересно.

– Конечно, интересно, и выброси выкать, чай не старый прижим, тут мы ж давно все на ты.

– Попробую, товарищ капитан, итак двадцать четвертое июня, полдень, и я оперирую попавших под бомбёжку мирных жителей, обратите внимание - мирных. Немцы разбомбили колонну беженцев, а там, в основном дети, женщины и старики, ну и подвезли, значит раненых к нам. Хоть моя обязанность здоровье военнослужащих, но неужели я откажу в помощи детям и женщинам, это же советские люди. Так вот оперирую я, вынимаю осколки бомбы из мальчика, ему на вид лет пять, от болевого шока он в беспамятстве. Тут в операционную палатку врываются дружки этих немецких медиков - такие

же гитлеровцы. Меня и мою операционную бригаду, прикладами вытолкали, а мальчонка кровью истекает, ему живот зашивать не дали. Попытался я офицеру немецкому объяснить, что операция не закончена, легче разжалобить тигра или динозавра. Офицер этот мне лично в морду дал, попытался я ему ответить ударом на удар, так тут вдесятером набросились и ну меня пинать. Ладно бы попинали меня, операционную бригаду санитарок и санинструкторов, так нет, они... они, гады, всех раненых перестреляли прямо в палатках, понимаешь Виталик, тяжело раненых. И хохоча повели нас, медперсонал и легкораненых в свой тыл, а мальчонка так и остался, истекая кровью на операционном столе. Там человек двести тяжелых было, причем половина гражданские, и что? Думаешь, пожалели эти зверюги людей, нет, перестреляли всех, и солдат, и женщин и детей и стариков.

И что, после этого, ты предлагаешь мне с ними миндальничать? Нет, нет и сто тысяч нет!

– Ну вот, а помнится ты, Калиткин, когда мы из колонны пленными бежали, не верил в зверство фашистни, а тут вот как заговорил.

– Да я поверить и опомнится от пережитого не мог, что такое может происходить, и где, в двадцатом веке, ладно бы татар-монголы какие или католики против гугенотов, но то же цивилизованные немцы были...

– Ты это, европоцентризмом не страдай, монголо-татары по жестокости фашистам в подметки не годились, главное у них было напасть, отобрать ценности и опять в степь. А эти норовят захватить нашу землю навеки, а нас просто уничтожить, ну или в рабов превратить. Чувствуешь разницу, под монголами на Руси жизнь была, мало того Александр Невский вместе с монголами предков вот этих фашистов бивал и не раз, а под этими жизни не будет!

– Да, понимаю я все, но осмыслить не могу! Понимаешь Виталий, как вспомню того мальчонку, его незашитую брюшную полость, и как меня уводят оттуда...

– Хватит, хватит, товарищ военврач, ты как раз ни в чем, не виноват, и вообще, я очень рад, что в нашей дивизии медчастью руководит такая личность, и врач и человек с большой буквы. Значит, немецких раненых решено перевязать, и отправить вагонами обратно, к немцам?

– Да, не убивать же их, мы же не фашисты, да и пусть европейцы поучаться у нас, у русских, милосердию.

– Согласен, и врачей немецких решили оставить тут, лечить наших бойцов?

– Конечно, и саботировать я им не дам, будут честно работать, будут жить, а нет. То пусть Елисеев решает, кому из них окопы рыть, а кого и в штаб Духонина.

Долго бы мы беседовали с Калиткиным, да фашисты крылатые не дали, и откуда, только они взялись? Налетела целая свора этих летучих крыс, и две девятки немецких бомбардировщиков, утюжили и Хлопечно, и болото и наши позиции, видимо немцы уже в курсах, что Фицлебен накрылся медным тазом. И вот припожаловали отомстить за дружков, маскироваться нас научил еще июнь, но, несмотря на все мимикрические таланты, от бомб пострадало не мало красноармейцев, но и наши стреляют изо всех стволов не слабо, не только зенитчики (им так сказать судьбой это определено), но и пехота и танкисты и саперы, короче все, у кого есть длинностволы, то есть винтовки, карабины, да пулеметы. Двоих фашистов приземлили, да они не пережили этого, не любит белорусская земля всяких гавкающих юберменьшей, третьему что-то повредили, и он копыта унес, надеюсь не долетел до аэродрома своего. Кстати, самой заметной потерей стал капитан Астафьев, наш героический танкист, бомба упала у танка, а Астафьев со своим экипажем, укрывались под днищем своего стального друга. Там их и достали осколки бомбы, упавшей практически перед носом танка, ребята все погибли, и вообще потери от этой бомбардировки составили восемьдесят семь человек убитыми, и

около двухсот раненными. Правда гитлеровские стервятники убили еще и шестнадцать попавших в плен своих вояк, да ранили человек тридцать из них же.

Пришлось бежать в штаб, тем более фашисты улетели, но, оказывается, улетали они не на долго, потому как только я дошел до штаба, опять завыли моторы бомбёров. И тут, меня просто убило увиденное, какие-то сволочи, ракетами стали указывать местоположение штаба, вот ведь суки, а?

– Всем, вон из штаба, - крикнул я и побежал к месту, откуда вылетали ракеты, надо отловить ракетчика. На бегу вытаскиваю маузер, и прилаживаю к нему кобуру-приклад, автомат-то остался в штабе, за мной бежит толпа из штаба, кто там не вижу, нет времени оглядываться. Вот то место, из-за этих кустов и стрелял ракетчик, подозрительная тишина, неужели убёг? И тут выстрел, прямо мне в лоб, твоюж мать, убили...

Перемотка. Опять небесное провидение вернуло меня назад, оживило, то есть, зато я знаю где он сидит, потому кобуру-приклад оставляю в покое, и пытаясь ступать бесшумно (за мной также ступают пять или шесть человек) обхожу место моей очередной смерти, еще шаг, потом еще шаг. Ба, да это же товарищ Гречаный, вот уж не ожидал, тот замечает меня, но не успевает повернуть свой карабин, заношу маузер и бью его по темечку, Гречаный падает, и я добавляю носком сапога в рыло предателю, удар получился супер, Месси с Рональдами бы просто позавидовали.

– Мусий Карпович, вы ли это, друг сердешный?

– Я не Мусий, я Иванко.

– Иванко Гречаный?

– Нчого я тоб не скажу москальська свиня, будьте ви проклят, все одно ми переможемо.

– Вот как заговорил, друже Гречаный, недавно по-русски вполне себе хорошо говорил, короче или ты говоришь, собака фашистская, либо я тебе сейчас в колено выстрелю, понял?

– Не боюсь я вас кацапв. Хай живе Украна, так здохне Московя!

– Ну, смотри, я тебя предупреждал, - и немалая пуля маузера, впивается в колено сволоча, разбивая коленную чашечку и корежа кости сустава. Существо орёт как резаная свинья.

– Щоб ти здох, сучий син, як нащадки шалава.

– Говорить будешь?
– интересуюсь я вежливо, добавляя сапогом в то же колено, в ответ раздается вопль и говнюк кивает в подтверждение, - ты зачем настраивал народ против своих, против галичан?

– Я не галичанин, я з Подлля, плювати мен на галичан, вони так ж комуняки москальские раби.

– А звать тебя как, подольский ерой?

– ванко я Васюра, давай питай що тоб треба?

– Как ты к нам-то попал? И давай уж на русском, я же знаю, что ты на нем говоришь очень хорошо, а то пойму что-нибудь неверно, пристрелю ненароком.

– Хорошо, можно ногу перевязать?

– Эй вы, кто там, перевяжите скотине ноги (кричу я тем кто собрался вокруг), а ты говори, - один из красноармейцев, вытаскивает индпакет и начинает перевязывать колено подолянину.

– Родился я в Подолии, и у нас там над Збручем имение было, дед мой выбился в богатые купцы, и купил имение польского графа картёжника. Отец мой выучился на адвоката в Львовском университете, и жизнь шла по накатанной, а тут революция. Вначале казалось все кончено, но появился Скоропадский, и снова жизнь пошла хорошо, потом Скоропадский бежал и воцарился Петлюра. Петлюра пригласил пилсудчиков, и казалось, всё будет хорошо. Да, я родился в восемнадцатом, при Скоропадском. Но поляки ушли, и наша земля оказалась на Советской стороне, имение отняли, устроили в нём совхоз для незаможников и босяков, папу расстреляли, за участие в петлюровском движении и жил я с матерью в сторожке нашего же имения.

– Понятно, а идейки мельниково-бандеровские откуда взялись? Папаню-то ухлопали раньше твоего возмужания, может матушка твоя постаралась?

– В тридцать шестом или седьмом году, жил у нас Стах Костенко, он оттуда из-за кордона пришел, и жил у нас тайно, с мамой моей они венчались, вот он и обучил меня. А потом в сороковом, отчима забрало НКВД, он со своими "братьями" уполномоченного НКВД Василя Турунду убили, да попались.

– Понятно, а как все-таки у нас-то оказался, да под фамилией Гречаного?