Дон Жуан

Байрон Джордж Гордон

102

Жестокий голод, жажда, зной и хладИзмученных страдальцев обглодали,Ужасен был их облик и наряд:Их матери бы даже не узнали!Их ветер бил, хлестали дождь и град,Их леденили ночи, дни сжигали,Но худшим злом был все — таки понос,Который им Педрилло преподнес.

103

Все приближался берег отдаленный,Еще недавно видимый едва;Уже дышала свежестью зеленойЕго лесов веселая листва.Скитальцев взор, страданьем воспаленный,Слепила волн и неба синева,Они не

смели верить, что нежданноСпаслись от хищной пасти океана.

104

Казалось, берег был безлюдно — тих,Одни буруны пенились у скал;Но так истосковалось сердце их,Что рифов устрашающий оскалКипеньем волн косматых и седыхНи одного гребца не испугал:Стремительно они на скалы ринулисьИ, что вполне понятно, опрокинулись.

105

Но мой Жуан свои младые членыНе раз в Гвадалкивире омывал,В реке сей славной плавал он отменноИ это ценным качеством считал;Он переплыл бы даже, несомненно,И Геллеспонт, когда бы пожелал,Что совершили, к вящей нашей гордости,Лишь Экенхед, Леандр и я — по молодости.

106

Жуан, хоть был измучен и устал,Отважился с волнами состязаться.Страшась акул, он силы напрягал,Чтоб как-нибудь до берега добраться.Трех спутников он сразу потерял:Два вовсе не смогли передвигаться,А к третьему акула подплылаИ, за ногу схватив, уволокла.

107

Но наш герой держался еле — елеИ вдруг увидел длинное весло;Хоть руки у Жуана ослабелиИ плыть ему уж было тяжело,Весло схватил он, и к желанной целиЕго и эту щепку понесло,То плыл он, то барахтался, то билсяИ на песок беспомощно свалился.

108

Впился ногтями цепко он в песок,Сквозь бред соображая через силу,Что океан ревел у самых ногТо дико, то угрюмо, то уныло,Бесясь, что утащить его не могОбратно в ненасытную могилу.Жуан лежал недвижен, слаб и нем.Да, он от смерти спасся, — но зачем?

109

С усилием он попытался встать,Но тут же на колени опустился.Тревожным взором начал он искатьТоварищей, с которыми сроднился,Но хладный страх объял его опять:Один лишь труп с ним рядом очутился,На берегу чужом, у хмурых скал,Казалось, погребенья он искал.

110

Заметив это вздувшееся тело,Жуан подумал, что узрел свой рок.В его глазах все сразу потемнело,Все поплыло — и скалы и песок;Рука, весло сжимая, помертвела,И, стройный, как весенний стебелек,Поник он вдруг, бессильный и безгласный,Как лилия увядшая, прекрасный.

111

Как долго он на берегу лежал,Не знал Жуан — он потерял сознаньеИ времени совсем не замечал:Сквозь тяжкие, но смутные страданьяОн, пробиваясь к жизни, ощущалБиенье крови, пульса трепетанье,Мучительно томясь. За шагом шагСмерть отступала, как разбитый враг.

112

Глаза открыл он и закрыл усталоВ недоуменье. Чудилось ему,Что

лодку то качало, то бросало,И с ужасом он вспомнил — почему,И пожалел, что смерть не наступала.И вдруг над ним сквозь сон и полутьмуСклонился лик прекрасный, как виденье.Лет восемнадцати, а то и менее.

113

Все ближе, ближе… Нежные уста,Казалось, оживляющим дыханьемЕго согреть хотели; теплотаЕе руки с заботливым вниманьемКасалась щек его, висков и ртаС таким любовным, ласковым желаньемВ нем снова жизнь и чувства воскресить,Что мой герой вздохнул — и начал жить.

114

Тогда его полунагое телоПлащом прикрыли, голову егоПоникшую приподняли несмело;Жуан, еще не помня ничего,К ее щеке прижался, помертвелый,И, из кудрей питомца своегоРукою нежной влагу выжимая,Задумалась красавица, вздыхая.

115

Потом его в пещеру отнеслаОна вдвоем с прислужницей своею.Хоть та постарше госпожи была,Но позадорней, да и посильнее.Костер она в пещере развела,И перед ним предстала, словно фея,Девица — или кем бы там онаНи оказалась, — девственно стройна.

116

На лбу ее монеты золотыеБлестели меж каштановых кудрей,И две косы тяжелые, густыеПочти касались пола. И стройнейБыла она и выше, чем другие;Какое — то величье было в ней,Какая — то надменность; всякий знает,Что госпоже надменность подобает.

117

Каштановыми были, я сказал,Ее густые волосы; но очиЧерны как смерть; их мягко осенялПушистый шелк ресниц темнее ночи.Когда прекрасный взор ее сверкал,Стрелы быстрей и молнии короче,Подумать каждый мог, ручаюсь я,Что на него бросается змея.

118

Лилейный лоб, румянец нежно — алый,Как небо на заре; капризный рот…Такие губки увидав, пожалуй,Любой о милых радостях вздохнет!Она красой, как статуя, сияла.А впрочем, присягну: искусство лжет,Что идеалы мраморные краше,Чем юные живые девы наши!

119

Я говорю вам это неспроста,Я даже под присягой утверждаю:Одной ирландской леди красотаУвянет незамеченной, я знаю,Не оживив ни одного холста;И если злое время, все меняя,Морщинами сей лик избороздит,Ничья нам кисть его не сохранит!

120

Такою же была и эта фея;Хоть не испанским был ее нарядПопроще, но поярче, веселее.Испанки избегают, говорят,Материй ярких — хитрая затея!Но как они таинственно шуршатБаскинами и складками мантильиВеселые прелестницы Севильи!

121

Но наша дева в пестрые цветаБыла с большим уменьем разодета.Все было ярко в ней — и красота,И золото, и камни — самоцветы.И кружевная тонкая фата,И поясок, и кольца, и браслеты,И туфельки цветные; но — ей-ей!Чулок на ножках не было у ней!