Донкихоты Вселенной. Роман 2-х книгах
Шрифт:
«Так вот в чем был подлый замысел папия! В расчете, что мы, гости Землии, не выдержим страданий прекрасной Лореллеи, раскроем ему свои тайны, чтобы он с новыми знаниями губил целые народы!».
Я задрожала, но почувствовала на плече руку с трудом поднявшегося отца, решившего оттянуть время.
— Вы сами, ваша всесвятость, сочли возможным признать в нас гостей из другого, как вы заметили, известного вам места. Не будет ли полезным, ваша всесвятость, вызвать сюда знатоков знания, способных понять всю сложность того, о чем вы хотели
— Не что я хотел бы узнать, а что давно знаю, — снова злобно перебил И Скалий. — Узнать все от вас надлежит слугам Святой Службы увещевания во главе с Кашонием. Такова Моя воля. Поторопитесь, ибо суд Мой над колдуньей не терпит отсрочки.
Он был безумен в своем воображаемом величии, этот серый невзрачный человечек, одновременно и страшный, и жалкий. Глаза его выпучились, усы обвисли.
Кашоний смотрел в его полуоткрытый скривившийся рот, в уголках которого закипала пена.
Я отвернулась.
И думала не об ужасе уже изведанного мною костра, а о страшной заразе, проникающей в человека, и о словах мудреца: «Хочешь перестать быть человеком, захвати власть».
По мановению руки И Скалия «пир» превратился в «судилище».
«Суд» в рыцарском зале был устрашающим представлением, посвященным не столько несчастной обвиняемой, сколько нам, пришельцам, вынужденным сидеть за столом.
Кресло папия на помосте повернули так, что мы видели теперь И Скалия сбоку. Несравненную мою Лореллею без ребенка, оставленного мне, поставили перед ним, между двумя стражами в черных одеждах, с алебардами в руках.
Кашоний в своей зловещей алой мантии олицетворял и церемониймейстера, и обвинителя, и подобострастного холуя И Скалия.
Прежде чем начался «процесс», я вспомнила про листовку, сочиненную Мартием Лютым для папийских наемников.
Ее припасла и показала мне старая раменка, моя наставница. Табор, свободно кочуя между враждующими сторонами, за хорошую плату перевозил это «поэтическое оружие». Я помнила эти стихи одной рифмы.
НАД ВЛАСТЬЮ ВЛАСТЬ
Безмерная опасна власть, Хотя, попав удачно в масть, Пожить в довольстве можно всласть, Богатство у народа красть И в тайники добычу класть, На неугодных львом напасть, Клыкастую оскалив пасть. Но… есть у власти той напасть: Коварна лесть, как рыбья снасть, Зацепит лесть рассудка часть И льстиво даст бесславно пасть. Вот такова «над властью власть».Но
Лореллея стояла перед ним, красотой и бесстрашием как бы противостоя невежеству и произволу.
Кашоний напыщенно возвестил, что суд Всевышнего, воплощенного в Великопастыре всех времен и народов, — это «Божий суд», который состоится после конца света над всеми смертными, но одной из них дано держать ответ уже сейчас.
— Признаешь ли ты, дочь Мрака, — тихим голосом начал папий, — свою вину в сношениях с нечистой силой и в колдовстве?
— Я не признаю ни вины своей, ни права судить меня, — гордо ответила Лореллея.
Я смотрела на нее со страхом и восхищением, встретясь глазами с ее ясным взглядом.
— Пусть свидетели предстанут передо Мной, — потребовал папий.
Появился слуга Лореллеи в кольчуге.
— Что известно тебе, брат-добреит, о темных и греховных деяниях твоей хозяйки?
— Известно, конечно, известно все, ваша всесвятость, — затараторил доносчик. — Она вершила недозволенное в своей адской кухне в подземелье замка.
— Что известно тебе, брат-добреит, член святого ордена, о попытке твоей хозяйки выведать у пришельца греховную тайну?
— Как же, ваша всесвятость! Она уединилась в каморке за лабораторией с долговязым рыцарем с целью выведать у него, надо думать, недозволенное.
— Думать не надо, — оборвал И Скалий. — Надо отвечать.
— Пыталась выведать их секреты, ваша всесвятость, в чем и присягаю.
— Правда извечная известна Мне. Да будет благо с тобой, брат-добреит, — отпустил свидетеля папий.
И тут страж с алебардой тронул за плечо моего Никиту. Он невозмутимо поднялся и встал рядом с Лореллеей перед папием.
— Имя свое, пришелец, назови Мне.
— Во Френдляндии меня называли странствующим рыцарем О Кихотием, а на далекой родине моей, где известен был блаженный рыцарь Дон Кихот, меня звали Никитой.
— Никитой? — повторил папий и обратился к обвиняемой: — Скажи, дочь Мрака, как назвала ты сына своего?
— Я хотела, чтобы сын мой гордо носил звездное имя И Кития и походил бы на пришельца со звезд.
— Признание обвиняемой и показания свидетелей совпадают, — заключил папий и снова обратился к Никите: — Скажи, И Китий, О Кихотий или как тебя там еще зовут…
— Вязов или Джандарканов, — вставил Никита.
— Скажи, пыталась ли обвиняемая что-либо выведать у тебя?
— Несравненная супруга Горного рыцаря О Джугия мудрая Лореллея — не только воплощение женской красоты, она талантлива, как самый выдающийся ученый нашего мира, да и вашего тоже. Она стремилась овладеть превращением веществ и расспрашивала меня об этом. Я пытался объяснить ей и, надеюсь, был понят, что такое превращение связано с выделением огромной энергии, названной вами «стихийной силой».